Послезавтра исполняется 115 лет со дня рождения поэта, написавшего знаменитые строки «Донбасс никто не ставил на колени. И никому поставить не дано!». Журналист «Донбасса» побеседовал с дочерью почетного шахтера СССР, который был награжден орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени (дважды), знаком Шахтерской славы, рядом медалей. Вера Павловна уверяет, что Беспощадный был мягким и добрым человеком. А умереть мог куда раньше своих 72-х. Если бы не супруга Елизавета...

В поэзию - на Стрепете

Паша Иванов (псевдоним, ставший фамилией, появится позже, когда он станет беспощадно клеймить в стихотворениях буржуев) родился в селе Сеславль Смоленской губернии в семье безземельного крестьянина. В поисках лучшей доли Ивановы переехали в Донбасс. Уже в 12 лет мальчик пошел работать в шахту. Был лампоносом, саночником, коногоном. Годы спустя признавался, что въехал в поэзию не на Пегасе, а на Стрепете - коне, с которым он трудился под землей...

После демобилизации (в царскую армию его забрали, в Красную ушел добровольцем) Павел начал трудиться на Селезневском руднике (впоследствии шахта «Парижская коммуна»). Первые стихи писал мелом на вагонетках. Вскоре он уже - постоянный автор газеты «Всесоюзная кочегарка» и журнала «Забой» (будущий «Донбасс»). «Скромный и робкий, он пришел к нам через стенгазету - с корявыми частушками, простыми и трогательными стихами. Пришел и сразу полюбился шахтерской массе», - так вспоминал о нем еще один певец нашего края Борис Горбатов.

Вера Павловна с книгой отца, на которой он написал ей на 8 марта 1968, незадолго до своей смерти: «Мне и верится, и не верится,  Что ты двадцать пе-ре-шла. Я хочу, чтоб наша Верица Верой-правдою была».

Сам Павел Григорьевич, принимавший активное участие в деятельности «забойцев» (так называли себя представители писательской организации Донбасса), удивлялся:

«Всё мне кажется
                    это странным,
И себе я не верю сам,
Чтоб мальчишка,
           крепыш колчеданный,
О шахтерах стихи писал.
Ну когда мне им было учиться,
Я отчета себе не дам: 
С малолетства
              я стал трудиться, 
Кое-как читал по складам.
Жизнь была только
                     в корке хлеба. 
Грыз я черствую, трудно рос,
Батька клял и пласты,
и небо  И с тоски меня бил до слез.

Вечно бедность и недостатки, Бесконечный тяжелый вздох. И ругала с тоскою матка: - Лучше б ты, не родившись, издох».

Но он выжил. Всем ударам судьбы назло. Чтобы воспеть наш край и трудовые подвиги донбассовцев в своих сборниках «Каменная книга», «Горный пламень»,«Над шахтой летят журавли», «Шахтерские поэмы», «Донецкие просторы» и десятке других, написанных кровью, потом, слезами, но - с удивительным лиризмом.

Главное комсомольское поручение

- Мы появились поздно. Брат в 43-м, сестра в 45-м, а я в 47-м, - рассказывает единственная оставшаяся в живых дочь поэта, Вера Павловна. - К тому времени отец мог уже несколько раз умереть. Если бы не мама...

Их встреча чуть не стала для Беспощадного роковой. В конце 20-х годов ему, работавшему в ту пору в Краматорске, пришло письмо из Никитовки с просьбой выступить перед местными жителями. Для поэта встречи с читателями - дело нужно и важное, так что согласился без проблем. Прибыв, отправился по обговоренному адресу. В ту самую комнату, где жила его будущая супруга Лиза, чья соседка и стала инициатором приезда Павла Григорьевича.

- Папа пригласил ее на вечер поэзии, - рассказывает дочь Беспощадного. - Но не досидела до конца. «Лиза, тебе не понравились мои стихи?» - расстроенно спросил он после выступления. «Очень понравились, - ответила она. - Но я чувствую, что у вас какое-то горе на душе, что вам тяжело. Так чувствую, что не могла сидеть в зале… Поделитесь, вам легче станет». И он поведал, что по вине невесты расстроилась его свадьба...

Беспощадный стал приезжать к ней в гости. У красавицы Елизаветы (густые черные волосы, такого же цвета огромные глаза, маленький аккуратный нос) был жених, которого она ждала (он уехал куда-то на учебу). И вдруг известный поэт вручает ей стихотворение, в котором говорится, что если она не согласиться стать его женой, ему не жить.

- Это было для нее шоком! - уверяет Вера Павловна. - Маме и в голову не приходило, что он, 34-летний, собирается жениться на ней, 18-летней. Всю ночь ходила по улицам, думая, что ей делать теперь. Она любила жениха, но не могла дать погибнуть поэту. Согласилась... Как признавалась мне, решила, что это будет «самое главное комсомольское поручение в жизни».

Так она спасла его в первый раз.

«Я не вижу смерти в его глазах!»

Сколько их было потом, этих спасений, за 37 лет совместной жизни! Измученного болями в спине (как оказалось, туда был повернут аппендицит, чего не сумели вовремя рассмотреть врачи, доведшие дело до перитонита), Елизавета Абрамовна среди ночи остановила машину НКВД и рванула на ней в Сталино (нынешний Донецк), чтобы привезти лучшего хирурга. Оглядев пациента, тот вынес вердикт: «Дайте больному спокойно умереть». «Я не вижу смерти в его глазах!» - заявила она уже в Киеве, когда Беспощадному вновь отказались делать операцию. В конце концов их было шесть. Его полупарализовало. Скрюченного мужа Лиза переправила к Черному морю. И ему полегчало. Распрямился, ожил… Но инвалидом первой группы остался навсегда.

Во время войны он до последней минуты не уезжал из Горловки. Не верил, что немцы туда дойдут. Почти каждый номер «Кочегарки» выходил со стихотворениями «Нашего Паши». Так, любя, называли его шахтеры.

- Их можно понять, - утирает слезы дочь Беспощадного. - Никто до него, да, наверное, и после, так не возвеличивал в поэзии труд горняков.

Тем больнее ему было видеть, как гибнут шахты. Страшно и зримо описывает Павел Григорьевич то, как война ворвалась в Горловку:

«В глазах зарябило…
То в шахту
Упала геройская клеть.
Но я на тревожную вахту
Поставлен, чтоб всё смотреть.
Запомнить, как ты
                не сдавался Врагу,
мой родной Донбасс.
Как ты по-шахтерски дрался В тяжелый военный час.
Копер наклонился…
и грохнул На землю,
                   как сто громов.
Казалось, что я оглохну,
Останусь навек без слов.
Какие могучие силы 
Меня в эту ночь берегли,
Отец непокорной и милой
Донецкой стальной земли?».
Оккупацию он пережил в Таджикистане, где и появилась «Клятва» с легендарным четверостишьем:
И нет земли прекрасней,
                      вдохновенней, 
Где всё творцом-народом
                              создано. 
Донбасс никто
            не ставил на колени 
И никому
              поставить не дано!

Как только пришла весть об освобождении Донбасса, семья сразу вернулась. Сначала в Краснодон, потом в Луганск и, наконец, в Горловку.

Душевная песня и черный Ленин

- Папа был очень красивый, особенно, когда шутил, - вспоминает Вера Павловна. - У него даже морщинки и ресницы смеялись. В компаниях каламбурил, экспромтом выдавал стихи. Был необычайно добрый и обладал энциклопедическими знаниями. Ухаживал за садом-огородом в нашем дворе, играл с нами в крикет, прекрасно разбирался в созвездиях. Еще имел абсолютный слух. Пел так, что душу выворачивал. А вот у мамы с этим... не задалось. И когда она подтягивала не в ту степь, он сердился. Но это, пожалуй, было их единственное несовпадение. Без нее он не мог. Мама являлась и личным секретарем (точно знала, когда был написан первый, второй и так далее вариант стихотворения), и лучшим другом, и первым критиком.

Поэт выписывал массу газет и журналов. Почтальенша, шутя, ругалась: «Бесплощадный, я приношу тебе одному прессы, как кто-то на весь участок!». Он же прочитывал всё - от корки до корки. И семью приобщал.

- Когда брат Виктор купил мотоцикл, ставить его пришлось на кухню, - продолжает дочь поэта. - Отец усаживался на него, раскрывал газету - и давай читать маме, которая готовит. Чтобы ей было веселее.

Ладонь у Беспощадного была огромная, сильная. Если руку пожмет, человек мог на пол сесть. А сам - мягкий, добрый, застенчивый. Но в принципиальных вопросах - скала! Когда члены редколлегии отказались давать жизнь «Повести о суровом друге» Леонида Жарикова, он, влюбившийся в это произведение, настоял, чтобы его печатали. Книга стала, как модно теперь говорит, бестселлером.

- Папка сам мог состряпать любое блюдо, починить утюг, - рассказывает Вера Павловна. - А как-то, еще до войны, нашел черный сланец и вырезал из него... барельеф Ленина. Он теперь стоит в музее истории Горловки, Почетным гражданином которой является Беспощадный. Туда я отдала все отцовские вещи: китель, ручки, портсигар, награды, рабочий стол...

Когда Елизавета Абрамовна узнала, что у супруга - рак, она исколесила весь Союз, пытаясь найти средство, которое сможет обуздать болезнь. Была и в Сибири, и в Баку. Привезла какие-то препараты, основанные на нефти. «У папы после них восстановился цвет выцветших карих глаз, волосы потемнели и отпали старческие родинки. Но рак не отступил. Пришлось облучать», - продолжает Вера Павловна.

Поэта не стало в конце мая 1968-го. На его могиле установлен памятник, на домах, где жил - мемориальные доски. Улицы его имени есть в Горловке и Донецке.

С 70-х годов о Беспощадном в Донбассе словно забыли. «Такое впечатление, что сделали всё, чтобы он незаметно исчез», - вздыхает Вера Павловна, которая надеется, что будут переизданы воспоминания о поэте, собранные Елизаветой Абрамовной, книги Черного-Диденко «Синяя блуза», «Заостренные карандаши», «Искры на ветру», в которых Беспощадный - как живой. И, конечно, стихи этого удивительного человека.

Последние строки посвятил другу

Писал он, пока мог держать ручку. Последние четыре строчки - дарственная надпись на сборнике, врученном лучшему другу, Юрию Черному-Диденко, писателю, с которым встретился в «Забое», делил комнату в Артемовске, работал в «Кочегарке»:

Слов иных не искивал:

Братски, по земному - 
Самом близкому, 
Самому родному.