Лыковы Донецкого кряжа, или Три года в землянке

19.11.2009 07:55
Распечатать новость Уменьшить шрифт Увеличить шрифт
Встретились два одиночества. Каким будет день грядущий, молодожены стараются не задумываться. И, может быть, правильно делают.
Встретились два одиночества. Каким будет день грядущий, молодожены стараются не задумываться. И, может быть, правильно делают.

Именно столько провел в таком жилище уроженец Волновахского района Виктор. Но едва отшельник вернулся к людям, его тут же окольцевали.

Стопарь под серым небом


Лица новоиспеченной супружеской пары казались серыми, словно небо, провисшее над дальним лесным кордоном. Они впитали в себя вселенскую пыль и копоть лачуг. Но такой цвет у них скорее от хронического недоедания и злоупотребления  спиртным. Как известно, водка окрашивает мысли, душу, да и саму человеческую плоть в сумеречный колер. Каюсь, я ничуть не поспособствовал трезвому существованию четы, выставив в качестве угощения на истертую клеенку поллитровку и несколько пачек сигарет.

Но, увы, таковы были выдвинутые главой семейства условия: «Ты мне - пузырь, а я тебе рассказываю всё без утайки. Иначе разговор у нас не слепится». Конечно, мне надо было бы купить закуску, но я уже знал, что супруги таковую категорически отвергают:

- Мы, - призналась хозяйка,- в день можем принять по литре на грудь. Первые три стопаря запиваем колодезной водой, она у нас вкуснейшая, а дальше процесс идет в сухом виде. Мой благоверный если загрызет чем-нибудь, то сразу же «ложится на дно».

Судя по монологу, хозяйка в свое время имела отношение к водному транспорту. И это действительно так: в молодости она плавала поварихой на речной барже. Глава же семейства - представитель сухопутного сословия, поэтому выражается проще:

- Когда  закушу, то отползаю в солому, чтобы принять позу дохлой собаки.

К сожалению, координаты соломенного тюфяка, а также начавшего разрушаться лесного кордона назвать не могу. А то прочтет репортаж излишне ретивый милицейский начальник, и парочке вновь придется переселяться подальше от цивилизации. А мои новые знакомые по горло сыты коптящей печуркой землянки и намерзлись в лачугах-времянках на всю оставшуюся жизнь. Поэтому никаких конкретных данных о Лыковых Донецкого кряжа, кроме имен и снимков. Итак, прошу любить и жаловать - Валентина и Виктор, два отшельника, которые живут одним днем, но ничуть об этом не жалеют.

Верблюжий саван

Я не в восторге от словесного гибрида «бомж». Во-первых, он подобен чужеродной занозе, а во-вторых, не отвечает действительности. Простите, как может считаться человек лицом без определенного места жительства, когда у него есть родина? Пусть и неласковая. Здесь куда уместнее - бродяга, вольный во всех отношениях гражданин. Он хронически полуголоден, плохо одет, но у него один начальник - Господь, который в конечном итоге каждому воздаст по заслугам. А не по выговору с занесением в личное дело.

Нет, я не призываю вас, читатели, поголовно переселяться в лесные лачуги, да и сам не спешу последовать примеру Виктора. Наверное, недостает смелости сменить дом с «удобствами» под крышей на землянку, в которой Виктор провел целых три года, или хибару - бывшее пристанище Валентины в лесном квартале. Соорудил ее первый муж хозяйки  - Ленька. Он два десятилетия провел в дубраве, но не заработал полдюжины досок на гроб. Его так и погребли в старом одеяле из верблюжьей шерсти, которым он укрывался при жизни.

Работодатели-владельцы приусадебных участков рассчитывались с беспаспортным бродягой не по платежной ведомости, а натурой, чаще всего - в виде того же пузыря и куска старого сала, вызывающего немилосердную изжогу...

Лежу на нарах

Захваченные с собой сапоги не пригодились. Проложенная по границе степи и леса дорога оказалась проезжей. Это была самая безлюдная дорога под осенними небесами. Ее не могли скрасить даже серые куропатки, табунившиеся в выцветших лохмах травы.

 - Голодно придется бедолагам зимой, - посочувствовал малым птахам с заднего сиденья Виктор. - Я их хоть кукурузой иногда подкармливал. И кабанов тожe угощал... Сейчас поверните направо, затем протяните метров пятьдесят... вон до тех кустиков, и остановитесь. Всё, приехали...

Вид заброшенного жилища, будь то добротный некогда дом или обвалившаяся землянка, у нормального человека неизменно вызывает грусть. Вот и у Виктора скорбно поджались губы, когда он присел на корточках в яме, которую можно было принять за оставленную фугаской воронку.

- Собаки, - роняет в никуда бывший житель подземелья. - Все труды пустили прахом.

- Кто они, эти собаки?..

- Почем я знаю. Отлучился на пару дней, а какие-то отморозки воспользовались. Унесли всю посуду, книги, печку-буржуйку и самогонный аппарат в придачу. Да еще выдернули  подпиравший кровлю столб. Вот она и рухнула. Думал, криком весь изойду... Я бы, конечно, восстановил, руки-то при мне остались. Если надо, печку сложу, телевизор починю. Да зима на носу...  Нет, ты не  думай, что я жил как первобытный человек. Я здесь ветряк соорудил с генератором, проводами. Коптилку зажигал лишь безветренными  вечерами. Или печную дверцу открывал и читал себе спокойно. Где книги доставал? Большая часть домашней библиотечки сохранилась, так я на обмен брал в ближайших селах. Обалденные, поверьте, те часы были... Читаю, в руке сигарета или кружка чая. Курочки в клетке под нарами перья охорашивают...

По примеру Владимира Ильича

О прежних годах «на людях» Виктор вспоминает неохотно. И вообще, насколько я понял, его больше устраивает общество братьев меньших. Присаживаюсь рядом на руинах  землянки и слушаю неторопливую исповедь человека, для которого дом - вот эта лесная опушка, подернутый стылой моросью окоем и дичающая в изломанном кабанами камыше солончаковая бочажина:

- Я вначале построил шалаш в лесу, по примеру Владимира Ильича укрыл его сеном. Но не учел, что рядом стоят два дуба и что в то лето уродили желуди. Только задремал в первую ночь, как заявились гости. Бродят вокруг шалаша, чавкают. Я задницу в охапку и - на ближайший берест... Хорошее, должен заметить, дерево. Сухие полешки дают отличный жар, горят без дыма. А мне лишний глаз ни к чему. Так вот, провел я на дереве несколько ночей, а потом плюнул... Если кабаны сожрут, никто не возрыдает. Начал таскать им кукурузу с колхозных полей. Понравилось чертякам... А до чего сообразительные, передать не могу. После того, как егерь прогонял меня (ему, видите ли, показалось, что дичь  распугиваю), я в охотные дни собирал пожитки и уходил. А за мной кабаны. Охотники ищут в лесу, а они в посадке отлеживаются. И я по соседству...

Прикуриваем от одной спички. Я несколько мгновений смотрю, как огонек пойманной бабочкой трепещет в горсти, затем отдаю его на расправу сырому ветру.

- Погреться бы не мешало, - просительно смотрит Виктор. - Чайком или чем покрепче... Ну, потом так потом, - соглашается он и продолжает рассказ, который не дано из первых уст услышать тому, чья жизнь оконтурена городским тротуаром.

Виктор показывает разоренную неизвестными отморозками землянку.

Если волк приходит в гости

- Ты интересуешься, откуда у меня куры? Всё очень просто. Как-то возвращался с рыбалки мимо скотомогильника. Туда всяческую падаль выбрасывают, яйца протухшие. И вижу - пара цыплят-однодневок шастает среди мерзости. Поначалу кормил хлебными крошками, червяков копал возле болотца. А когда подросли, сами перешли на подножный корм. Считай, вокрест поля, если не пшеница, то подсолнечник с кукурузой. Да и у меня свой огородишко имелся. Картошку садил, овощи разные, бахчу. Землю мне фермер местный выделял, а я у него вроде сторожа при урожае был.

- Как же ты сберег птицу от лис?

- Жизнь, наверное, к шустрости приучила. Да что лисы, похуже их существа имеются... Как-то вожусь на огородишке, слышу - куры орут. Гляжу - а их двое парней гоняют. Я - за топор, парни тут же извиняться начали: «Прости, дед, думали, бесхозные они. Отсюда же  до ближайшего жилья полтора часа топать... Уж коль ты коренной абориген здешних мест, то скажи, где  конопля произрастает?». Нет, по сравнению с таким отребьем Четырехпалый - сущий ангел.

- Это случаем не волк, о котором легенды ходят? Вроде бы на днях он козу задрал?

- Было дело. Ушлый зверина, почти  метр в холке. За ним охотники пятый год гоняются.  Погремуху я ему дал: у волка на  левой передней лапе одного пальца недостает. Наши  дорожки частенько с ним пересекались. А однажды ночью Четырехпалый устроил сольный концерт возле самой землянки. Собрал я кое-какие харчишки, к ним объедки от подаренного охотниками зайца присовокупил, отнес всё это за ближайший сугроб:  «Лопай», - говорю.

- Не побрезговал?

- Как же, сейчас. Все до мелкой косточки подобрал.

Тост за мастерство

Как и условились, Виктор согрел душу уже по возвращении. Первой чарку поднесли  Валентине. Но не потому, что бывший отшельник придерживался этикета. В доме просто не нашлось другой. Я от выпивки отказался. Лишний рот при аппетитах хозяев выглядел катастрофически лишним. И потом, мне вполне было достаточно тепла, исходившего от прожорливо рычащей печурки. Она была очень похожа на маленькое ненасытное существо.

- Сам смастерил, - похвастался глава недавно испеченного семейства.

- Мастерство, - эхом откликнулась хозяйка,- если оно есть, так его не пропьешь. За это наш первый тост...

Распрощались мы не раньше, чем сумерки раскинули над лесным кордоном ветхую сеть. Но сейчас лица отшельников были не такими серыми. Сказались, наверное, первые чарки «под водичку». А может, пара уже жила предвкушением ужина, состоящего из жарошек с грибами, которые Виктор насобирал в подступающем к избушке сосняке. Блюдо,   разумеется, не королевское, но ведь не каждый король может сказать о себе, что он - вольный человек.


Юрий Хоба. Фото автора.

Вверх