Мы повторили путь казацких "чаек"

Прошли по Волчьей, Самаре и Днепру - от устья Кальмиуса до острова Хортица

Клинки блистали и картечь разила

Буря накатывалась ордой черных всадников. За несколько минут она обратила усеянный мириадами звездных блесток наряд ночи в лохмотья нищенки. То и дело вспыхивали клинки молний. В их жалящем свете на мгновенье возникали объятые ужасом кусты серебристого лоха и павшие на колени травы. Орудием гигантского калибра ударил гром, и ниспосланная им тяжелая картечь хлестнула по одинокой лодке. Ее швыряло так немилосердно, что оставленные впопыхах сапоги оголодавшими волчатами тыкались в резиновые борта. И не было ни одной души окрест, которая могла бы положить конец их беспрестанному метанию. Но вот лодка резко взметнула нос к небу, накренилась на правый борт, затем выровнялась, и под ее дном раздался облегченный вздох:

- Все. Наконец выползли на асфальт. Слышь, мужики, надо подтянуть крепление и вычерпать воду. А то, чего доброго, на повороте опрокинемся.

Из салона «Жигулей» четвертой модели, к крыше которых была наспех принайтована надувная лодка, молча выбрались четыре фигуры. Осыпаемые небесной картечью, они перевернули посудину дном кверху и потуже затянули веревки. Позади простиралась неохотно выпустившая путников речная пойма. Так завершилась экспедиция под эгидой газеты «Донбасс» по дуге Волчья - Самара - Днепр, которая была хорошо известна обосновавшимся на Хортице казакам.

Реаниматоры волчьих криниц

А началась она за околицей Васильковки Запорожской области (Кальмиус и часть Волчьей пройдены ранее), где нам повстречалась родственная душа в обличье Виктора Паращина. Он вышел на заслуженный отдых и занимался тем, что приводил в порядок заброшенные криницы вдоль Волчьей, расходуя на это силы и треть пенсии.

- Это уже третья моя криница, - признался Виктор Иванович. - Привожу их в божеский вид при благословении и покровительстве небес. Власти если и помогают, то большей частью посулами. Вон своему помощнику Володе Цыбу плачу за день по полсотни гривен из собственного кармана. Приветствует ли такие жесты с моей стороны супруженция? Как вам сказать... Ну, когда я снял для криницы часть металлического забора с тыльной стороны усадьбы, обещание - сломать коромысло о мою непутевую шею - не выполнила. А вы откуда такие любопытные прибыли и какой интерес к криницам имеете?

Узнав, кто мы и ради чего расспрашиваем о нравах реки Волчьей, потомственный гречкосей обрадовался как братьям по крови.

Кормчий с найденышем.

- Угодное дело творите, - сказал он. - Сами увидите и другим расскажете о неописуемых красотах здешних мест. Вот только не берусь подсказать, где запруды, а где подводные камни вас подстерегают.

Виктору Ивановичу вызвался помочь наемный работник, паренек росту почти саженного.

- Глубины подходящий мне с маковкой будет, - доверительно сообщил Цыб. Но только отвалили от берега, где осталась машина сопровождения, как дно лодки под ногами выгнулось.

- Справа от вас по курсу что-то вроде буруна, - доложил с обрыва предводитель сухопутной части экспедиции Анатолий Алпеев. - Семь футов под килем!

Увы, пожелание сухопутного коллеги оказалось несбыточным, а полученная от гражданина Цыба информация - не соответствующей действительности.

Три белых лебедя на стрежне

- С Богом,- бормочет рулевой-моторист Владимир Кайда и берется за рукоятку стартера.

За манипуляциями со «шморгалкой» слежу настороженно: уж больно близко от моего носа при заводке мотора пролетает локоть кормчего. Первые полсотни метров проходим нормально, но тут же налетаем на притопленное дерево. И светопреставление началось. Если не топляк, то подводный камень или песчаная мель. А на плесах и вовсе худо. Здесь глубины настолько ничтожны, что мне приходится разбирать весла. Разминка, безусловно, полезна, но она лишает возможности следить за тройкой белых лебедей, которые всякий раз при нашем приближении перемещаются ниже по течению.

Дальнейший путь проходит в сменном режиме «двигатель - весла». Особенно пришлось приналечь на подходе к Воскресеновке, где имеется великое обилие плес и устроенных рыбаками запруд из кольев, лозы и старых сетей. Воистину сказано: «День ты в седле, день седло на тебе».

Но что такое испарина на челе по сравнению с кровью, которая обливает сердце при очередном соприкосновении лопастей винта с подводным препятствием? Так, жидкость с малой примесью соли.

- Правое - табань, левое - загребай! - орет Кайда. - По курсу - каменная гряда. Целься в слив…

Плотину пролетаем со скоростью и звуком выпущенной на волю пробки от шампанского. За нашими маневрами с берега наблюдает рыболов в кепке. Из-под вислого козырька на нас глядят глаза человека, который столько уже перевидал всякой всячины, что не удивится даже появлению пришельца из дальней галактики.

- Как улов? - интересуется кормчий.

- Пара голавлей, окунь, пяток красноперок, - отрапортовав таким образом, мужичок прикуривает от дешевенькой зажигалки. От дыма его сигареты замертво падают комары, а пролетающие над кепкой ласточки-береговушки истошно вопят...

Принимаем сигнал бедствия

- Ну вот, уже две лопасти погнули, - горестно констатирует кормчий при плановом осмотре винта.

Это намек на то, что пора вновь менять средство передвижения по реке, дно которой усеяно подводными препятствиями. Валуны - в париках из зеленых водорослей, поэтому их совершенно невозможно заметить даже на расстоянии вытянутой руки. Окончательно распрощавшись с надеждой снять лебедей, разбираю весла. И тут с правого берега доносится отчаянный вопль. Сигналы бедствия подает белый котенок месяцев трех от роду. Он забрался на прибрежный куст боярышника и вот-вот шлепнется в воду.

Зверек попался чрезвычайно смелый и сообразительный, таковым его, скорее всего, сделал голод. Едва лодка воткнулась носом в куст, как он перебирается к нам на борт. Благополучно доставляем найденыша к автомобильному мосту, где намечено рандеву с сухопутной частью экспедиции, кормим и высаживаем у крыльца сельповского магазина. Тащить животину с собой за сотни километров - чистое безумие, а здесь, глядишь, сыщется жалостливая душа, обогреет и приютит.

По правому берегу сплошняком потянулись леса. Величественные дубы и золотого загара сосны стоят молча, словно прихожане на богослужении. Они пахнут тронутой увяданием зеленью и немного ладаном, который обещает душе бессмертье, а природе - явление новой весны. И так почти до самого Павлограда, где Волчья поворачивает к северо-западу. Минуем Междуречье. Здесь во времена Сечи Запорожской стоял монастырь, куда привозили состарившихся в походах воинов. Как расскажет под занавес путешествия добровольный гид по Хортице, директор Запорожского издательства «Дикое поле» и командор Александр Лазутин, настоятель монастыря одновременно пребывал на должности хранителя казачьего общака, откуда брали деньги на прокорм и погребение ветеранов.

Дуб у села Кочережки.

Но об этом чуть позже, а пока вернемся на речку, которая, приняв в себя воды Самары, взяла имя ее. Возле моста у села Кочережки нас должен встретить гонец директора Павлоградского лесхоза Владимира Чуприны, который покажет дорогу к Дому охотника. Лес на левом берегу изрежен, поэтому деревьям есть место, чтобы распрямить ветки. Особо выделяется дуб с неохватным стволом, который с одной стороны обожжен перуновой молнией. По словам встречающего, этому дубу - за семьсот лет. Следовательно, его видел командир расквартированного в окрестностях полка Михаил Илларионович Кутузов, а чуть позже - вожак партизанского объединения Сидор Артемьевич Ковпак, который до войны председательствовал в одной из здешних артелей. Но главное - у этого патриарха непременно останавливались казаки, которые на своих «чайках» ходили по большой дуге от Хортицы до устья Кальмиуса и дальше - к Босфору.


(Продолжение следует).