Жительница Донбасса: "Договорить мне не дал огненный всполох. Он шмякнул меня о крыльцо и выжег остатки сознания"

«Я жить по новому учусь». Эта строка взята из повести смутных времён, которую покалеченная сельчанка из Старобешевского района охваченной войной Донетчины пишет левой рукой, не снимая протеза с левой ноги.

Пивнушка «Шпала» - приют инвалидов

Война у меня до сих пор ассоциируется со скрипом колёс и судорожным перезвоном солдатских медалей. Каждое утро я просыпался от этих звуков и бежал к окошку, чтобы поглядеть на вереницу инвалидных тележек, которые тянулись с верховий усыпанной угольным штыбом улицы.

Эта чёрная улица впадала в привокзальную площадь станции Рутченково, где держался тяжёлый запах жидкости для пропитки железнодорожных шпал и пропущенного через хилые организмы инвалидов пива. Исходил он от пивнушки, официально именуемой буфетом №26. Правда, местные торговую точку именовали «Шпалой», имея в виду материал, из которого военнопленные немцы возвели её стены.

В кильватере утренней процессии на буксире двигалась тележка увечного танкиста Пастернака. Списанные войной в полную отставку шахтёры, как я теперь понимаю, не могли оставить умирать от жажды безногого однорукого собрата. В пивнушке Пастернака водружали на самый прочный бочонок и подносили бокал.

Зато возвращался танкист домой с полным комфортом. Его вместе с тележкой увозила в тачке жена, суроволикая, с чёрными от угольной пыли и горя щеками шахтёрка Клава.

Теперь тележки на скрипучих шарикоподшипниках, конечно, не мастерят. Да и медалей на груди новоявленных калек пожиже. Но история повторилась. Снова к пивнушкам типа «Шпала» потянулись пропущенные через мясорубку войны молодые люди, чтобы утопить в бокале фантомные боли оставленных на хирургическом столе конечностей.

Стонал под траками асфальт

Следы войны.

Справедливости ради замечу - представительниц слабого пола в сплавлявшейся к привокзальной площади веренице инвалидных тележек мне видеть не довелось. Но не только потому, что на десять тысяч искалеченных мужиков приходилась одна женщина. Здесь дело в другом.

Во-первых, уважающая себя дама, в том числе, получившая увечье, едва ли опустится до посещения сомнительных заведений, а во-вторых, представительницы слабого пола на поверку оказались покрепче сильной половины человечества.

И это сполна доказала жительница старобешевского села Новоекатериновка Валентина Попова. Нет, она не водила танк по прикальмиусским холмам и не глядела на мир через прицел автомата. Просто война сама пришла в её скромную усадьбу и полого скатывающийся к речке Осыковка сад.

Дом Поповых стоит на бойком месте. Три дороги уходят на три стороны света, наискосок - продуктовый магазин, чуть поодаль - сельсовет, школа, церковь-времянка и клуб. Правда, после того, как палисад очага культуры оккупировали железные туши броневиков, местные стали обходить его стороной. А завидев грузовик с надписью «Бродяга» на бампере, опасливо втискивали спины в заборы. Знали, что им управляет самый бесшабашный представитель шофёрского роду-племени.

- На совести лихача, - вспоминает Валентина, - дюжина кошачьих и собачьих жизней... Только отлились ему слёзы братьев меньших. Сгорел «Бродяга» на околице вместе с хозяином. Прямое попадание снаряда.

Не было покоя новоекатериновцам даже ночью. Сельские переулки порой становились подобны горным ущельям. Текли и текли по ним чадные колонны бронированной техники. Взбираясь на крутой холм, они рвали железными когтями убогий асфальт дорог второстепенного назначения. И скрывались за мерцающим пологом, который война развесила над Иловайском.

А когда железные потоки повернули вспять, окрасилось в кровавый цвет и небо над Новоекатериновкой.

- При первых отголосках боя, - продолжает хозяйка, - я решила присоединиться к остальным домочадцам, которые уже отсиживались в подвале под домом. Но едва ступила на крыльцо, как увидела во дворе девицу, которая стреляла вдоль улицы из снайперской винтовки. «Брось, - кричу ей, - глупая, ружьё! Не бабское это дело. Идём...» Договорить мне не дал огненный всполох. Он шмякнул меня о крыльцо и выжег остатки сознания.

Вещее небо приходит во сны

- А я ведь знала, что будет война, - задумчиво сказала Валентина, глядя, как прохладный сквозняк копошится в исписанных страницах толстой тетради,- когда о ней ещё и разговоры не велись.

- Из каких таких источников? - полюбопытствовал я.

- Тех, которые приходят к человеку во сне. Улыбаетесь? В соседнем Осыково тоже снисходительно улыбались, когда местный знахарь объявил, что во сне ему открылась формула вечной молодости.

- И что, теперь в младенческих памперсах под стол пешком ходит?

- Нет. Он просто из доходяг стал крепким мужиком. После того, как снадобье на себе испытал...

- Извините. Так что конкретно увидели вы?

- Багровое небо и мчавшуюся по нему растрёпанную тучу. Мчалась на бешеной скорости. И заодно услышала голос. Он отчётливо произнес: «Двадцать четвёртого августа следующего года. Готовься». И в этот день я стала такой, какой вы меня теперь видите. А на той неделе было ещё одно видение...

Описывая бой на дороге смерти Иловайск-Старобешево, я вкратце упомянул о Валентине Поповой. В частности, записал рассказ о том, как тяжелораненую женщину на своём автомобиле доставил в местную больницу местный мужик по имени Николай.

- Сделал это, - признался он, - для очистки совести. Честно говоря, не верил, что землячка выкарабкается. Спасти её могло только чудо.

И это чудо свершилось. Пусть без одной руки и одной ноги, но Валентина вернулась в свой дом. И спустя неполный месяц сумела укротить норовистый протез топорной работы. А чуть позже не без помощи сына Сергея приготовила первый после ранения семейный ужин - вареники с творогом.

- Еще раз прошу прощения, - повинился я. - Воспоминания нахлынули... Так что за сновидение имело место на той неделе?

- Небо. На этот раз ясное. И тот же голос.

- Что он сообщил в этот раз?

- Многое. Неспокойный шестнадцатый, бурное начало следующего года. А ещё - революцию, после которой воцарится желанный мир.

Ждать - не значит томиться и плакать

Село Новоекатериновка.

Вещие сны - штука интересная, особенно если они сбываются, а сулящий мир потусторонний голос подобен ясноликой радуге-надежде. Только не за этим я приехал в село на берегу степной речушки.

Меня куда больше интересовало: почему женщина оказалась сильнее духом танкиста Пастернака и прочих завсегдатаев «Шпалы», которые так и не смогли обрести достойное место под солнцем? Ведь полученные ею тяжелейшие увечья дают полное право разбавить горе напитками отнюдь не из сухофруктов.

Конечно, лепить вареники одной рукой - это уже высший пилотаж. Однако не будешь же день-деньской возиться с тестом.

- Возьмите любую сельчанку, - смеётся Валентина, - каждая - законченная трудоголичка. Это тяжкий крест, но он окрашивает жизнь в осмысленные цвета, не позволяет опустить руки даже в самый трудный час... Я, как только «приручила» искусственную ногу, повела борьбу с сорняками, кормила вновь обретённую живность. Прежняя, за исключением собачонки-везунчика, вся полегла под осколками... К сожалению, трудовой порыв охладил растреклятый протез. Его крепления настолько износились, что каждый шаг теперь причиняет острую боль.

- Насчёт нового или коляски не пытались хлопотать?

- Я же не искалеченный на поле брани воин, а всего-навсего случайно попавшая под раздачу гражданка. Да и до меня ли, когда продолжают греметь орудия...

Разумеется, война рано или поздно оставит в покое землю донецкую. И тогда, будем надеяться, власти обратят внимание и на тех, кто пострадал за компанию с участниками боевых действий. Ну, а чтобы ожидание праздника на собственной улице не показалось тягомотным, Валентина нашла занятие по силам.

- Да, призналась хозяйка, поглаживая толстую тетрадь. Пишу книгу о своей жизни. Начиная с сиротского детства. Заодно пробую себя в поэзии.

Почерк коряв, всё-таки, приходится держать шариковый карандаш в левой, однако искренняя манера изложения ложится на душу, всё гуще в строчках проскальзывают искры Божьи. Чего стоит хотя бы эта, взятая наугад фраза: «Я жить по-новому учусь».

Единственное, чего я не обнаружил в рукописи, так это злобы. Даже если человек не был особо обижаем судьбой, у него всё равно в душе накапливается протест. А здесь детство, которому не позавидуешь, каторжный труд на хлебной ниве, война, будь она неладна, ранение, отравляющий существование протез с разболтавшимися до безобразия креплениями. Не только в питейное заведение ползти, впору уподобиться волку, которому капканом прихлопнуло лапу.

Однако последнее, пожалуй, не о Валентине Поповой сказано.

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Фото автора.