Страницы, опалённые войной

Два экземпляра пепелища

- Вы что, - спросила хозяйка ксерокопии, - подобрали эту штуковину на пепелище?

- Не совсем так, - ответил я. - Штуковину, то есть - дневник мне дал мужчина, который второй раз будет встречать Новый год в подвале.

- Ну, сейчас в моде подобные вещи: венчаться под водой, день рождения отмечать на вершине Эвереста...

- Опять ошибочка вышла. Человек перебрался в подвал после того, как его дом оказался разрушенным в результате бомбардировок. Там он обитает круглосуточно, там ведёт дневник при свете акуммуляторной батареи или огарка.

- Но почему не переедет в более спокойное место? Ведь на Донбассе не все города и сёла превращены в руины.

- Опасается, что лихие людишки растащат уцелевшее имущество. В том числе - радиаторы отопления, инструмент и прочее... Я бы попросил вас не откладывать дело в долгий ящик. Иначе не смогу вернуть дневник к завтрашнему дню.

- Хорошо. Загляните через часик.

Забегая вперёд, скажу - копия оказалась готова в оговоренный срок. Причём, в двух экземплярах. Второй хозяйка заведения сделала для себя.

- Если не станете возражать, - молвила она, - я оставлю его себе. Машинально прочла пару страниц и не удержалась... Очень уж захватывающе написано.

Против самоуправства я возражать не стал. Наоборот, полученная рецензия утвердила в мысли - ускорить процесс подготовки записей к печати.

Конечно, пришлось изрядно потрудиться. Судя по почерку, автор не брал дополнительные уроки каллиграфии, да и условия, в которых вёлся дневник, далеки от идеальных. По крайней мере, ларь для хранения картошек - не самый лучший аналог письменного стола.

Впрочем, скачущий почерк и вызвавший у хозяйки ксерокопии брезгливую гримасу непрезентабельный вид общей тетради с лихвой компенсировались содержанием. Собственно, мне надо было лишь расставить знаки препинания, убрать корявости, матерные словечки, а также  лишнее. В том числе - нелестные выражения в адрес представителей враждующих сторон.

Сделано это в интересах автора. Окраинная улица рабочего посёлка, где особняком стоит его полуразрушенный дом, находится в так называемой «серой» зоне, куда по очереди заглядывают и те, и другие.

Поэтому, думаю, будет нелишним утаить координаты подвала, где вот уже полтора года обитает бывший слесарь по ремонту шахтного оборудования сорокапятилетний Александр, а заодно отложить до лучших времён сделанные в подземелье снимки. Итак...

Сковородка с угольями

«День первый. Нормальные люди ведут летоисчисления от Рождества Христова, а я - с бомбардировки посёлка. Громыхало и раньше, но большей частью в стороне. Поэтому «пострелушки» скорее вызывали любопытство, чем страх. Однако когда влупили по серьёзному, я понял, что на мою малую родину пришла самая настоящая война.

Дошло и до остальных. Когда от близкого разрыва запел хрусталь в серванте, жена, забыв о варившейся на плите картошке, вылетела во двор. Как мне показалось, при этом она отворила все три двери, включая металлическую входную, без помощи рук.

Во дворе к ней присоединились обе собаки, Муха и Дамка. Вся гоп-компания скатилась по ступенькам в подвал и там затихла.

Я тоже едва не сорвался на галоп, но тут же взял, как говорится, себя в шоры. Даже если всё нутро от ужаса превратилось в скользкую сосульку, нормальный мужик обязан сохранять невозмутимый вид. Иначе перестанут уважать другие и сам себя. А последнее, может быть, ещё более существенно.

И в то же время не следует держать «варежку» распахнутой. Шёл позволяющим сохранять достоинство шагом, а в результате получил удар чуток пониже спины. Только ступил на верхнюю ступеньку, как подвальная дверь от взрывной волны пришла в движение и я прямиком скатился на Антонину. Та от неожиданного «подарка» аж крякнула.

А вообще, жена - человек предусмотрительный. Загодя приволокла в подвал садовые стулья, старый ковёр, свечи, упаковку газированной воды, запасные очки и «Повесть о жизни» Паустовского.

Это её диванная книга. Стоит нам поцапаться, как она демонстративно укладывается на диван вместе с «Повестью». А потом дрыхнет. Похоже, книга у неё вроде успокаивающего или снотворного.

Я же чтивом не запасся. Поэтому со скуки общаюсь с собачонками. Дамка в собеседники не годится. Угрюмая и невозмутимая лежебока. Стены подвала вибрируют от разрывов, а она уткнулась носом в картофельный ларь.

Зато Муха - друг, товарищ и брат. Мордочкой и всепонимающими глазами тянет на духовного пастыря. Только проповеди не произносит. И звукоприёмниками всё время манипулирует. Одно ухо - торчком, другое - вроде привявшего лопушка.

- Что, - спрашиваю, - обидел кто?

Потерла лапкой правый глаз, потом - левый. Будто слёзы вытерла. А не учил ведь никто.

- Искупаться бы, - продолжаю, - да на улицу нос не высунуть...

Купаться мы ходим в балочку, где на месте шахтного ствола в незапамятные времена образовался провал. Пруд размером с цыганскую шаль, однако вода глубинно-ледяная. Такое впечатление, что Провал подпитывает родники загробного мира.

Когда мне недосуг, Муха принимает водные процедуры самостоятельно. И после этого обязательно вываляется в пыли. А так, как пыль у нас пополам с угольной пудрой, шубейка из рыжей превратилась в пепельно-чёрную.

Собственно, у нас эти два колера являются преобладающими. Пепельный и чёрный. Даже зелень к исходу лета теряет свой изначальный цвет.

После первой бомбардировки добавился оттенок свежей ржавчины. Его я впервые увидел, когда малость поутихло, и гоп-компания покинула подвал.

- Слышь, Тоня, - говорю. - Виноградные листья словно припудрило ржавчиной.

- Слышу только одно, - в сердцах ответила жена. - Запах обуглившейся картошки. Ты почему газ не выключил?

Я промолчал. Бесполезное это дело - доказывать женщине и начальству, что ошибка произошла по их вине.

И огнеборец, и медбрат

День двадцать третий. Почти три недели не брал в руки карандаш. Столько всего навалилось, что дым из одного места шёл. Едва Антонина вывалила в помойное ведро уголья из сковородки, как налёт повторился.

На этот раз я героя из себя корчить не стал. Сгрёб в охапку кошку Мусю и возглавил направляющуюся в бомбоубежище процессию. Хотя подвальной дверью хлопнуло по мягкому месту, но я всё равно не мог никак отделаться от ощущения, будто до сих пор сижу в муравьиной куче.

Стены тряслись так, что Антонина оторвалась от книги:

- Не забудь опустить в подвал прадедушкин обушок, лом и лопату. Не откапываться же голыми руками, если завалит, - сказала, словно сделала выговор, не подумав своим бабьим умишком, я уже спланировал оснастить подвал шанцевым инструментом.

- Ты бы лучше соорудила парочку бутербродов, - возразил я. - С самого утра не жравши. И звери голодные.

- Нате, - шмякнула пакетом о ларь, - лопайте, - и вновь уткнулась в книгу. Невозмутимая, можно подумать, что родилась и провела всю жизнь под снарядами.

Бутерброды я разделил на пять ртов. У Муськи он хоть и поменьше, но если не натрамбует брюхо под завязку, будет орать так, что на берегу Провала слышно. Сам тому свидетель.

- Теперь бы чайком не мешало полирнуть, - мечтательно произнёс я и осёкся.

Наверху громыхнуло так, что даже лежебока Дамка подняла голову, а подвал заволокло пылью, которая, наверное, таилась в щелях каменной кладки с середины прошлого века.

- По моему, горелым потянуло, - гадательно произнесла Антонина. - Неужели опять что-нибудь на плите забыли? Куда подхватился? Под осколки? Так знай: лечение и похороны мне оплачивать нечем.

- Двум смертям всё равно не бывать. Вы сидите, а я пойду осмотрюсь.

Первое, что бросилось в глаза, были виноградные листья на встрёпанной лозе. Только на этот раз они оказались присыпаны чем то вроде муки. Более серьёзные изменения - усыпанный стеклом и битым шифером двор, а также обнажившиеся стропила дома - заметил уже потом.

Мне показалось, что всё это - дурной сон. Даже ущипнул себя за то место, по которому утром шлепнула подвальная дверь. А когда это не помогло, достал из пачки сигарету, сделал несколько глубинных затяжек и попытался осмыслить произошедшее.

Окончательно же пришёл в себя от надсадного воя и треска раздираемого пламенем дерева. Кричала соседка, баба Настя:

- Люди добрые, кто в Бога верует, ратуйте!

На удивление, электролинию нигде не перебило. Это я осознал, когда насос в колодце отозвался на поворот рубильника утробным гулом. Не мешкая, присоединил к гусачку шланг и поволок его к меже, за которой полыхал домишко бабы Насти.

- Скорую вызовите! - вопила она. - Митю-сыночка осколком в голову убило. Лежит на травушке посреди двора неживой... А может, дышит ещё? Ты погляди, Сашок, погляди...

Короче, в тот день мне пришлось побывать и пожарным, и медбратом. А когда Митьку на попутной машине отправили в больницу, нашлась работа и дома. До позднего вечера сгребали стекло, остатки кровли, осыпавшуюся с потолка штукатурку.

Чтобы смыть копоть, пыль и Митькину кровь с ладоней, мы с Мухой уже в сумерках отправились на Провал. Собачонка всё время трусила рядом с тропинкой и задирала кверху острую мордочку, будто ждала ответ на мучавшие её вопросы.

- На знаю, - сказал я. - Ну ладно люди, они всегда грешны, а за что вас, животин бессловесных, обижают, ума не приложу.

Муха тут же присела и принялась тереть лапкой глаза. Вначале - правый, затем - левый. А уши её в сгущавшейся темноте казались увявшими лопушками».

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Коллаж Татьяны ПЕТРОВОЙ.

Печатается с сокращениями. Продолжение следует.