Ровно сто сорок лет назад в хуторе Кривая коса на берегу Азовского моря родился полярный исследователь Георгий Седов. Впрочем, жителям шахтерского региона сегодня не до юбилеев. Идет война, вовсю палят гаубичные батареи, падают на землю сбитые беспилотники, а птицам отказывают в приюте.

"От такого перемирия можно оглохнуть"

- Где стреляют? Да мне отсюда не видно. Наверное, опять промзону полируют. Но на эту тему лучше помолчать.. Не то будет, как с моим соседом. Он по мобильнику куму каждый вечер пострелушки комментировал, а вскорости его вызвали куда следует и пообещали язык зеленкой намазать... Он его теперь в укромном уголке держит. На привязи. Короче, дорогая моя, я тебе вот что скажу - от такого перемирия можно оглохнуть.

Окончание телефонного монолога заглушила перестрелка, которой враздрай принялись аккомпанировать дворовые псы. И разговаривавшую по мобильнику припоздавшую даму не разглядел. Мелькнул в приглушенном шторами оконном свете смутный силуэт и тут же растворился, оставив после себя запах лугового сена.

Но главное - она была права, эта любительница изысканного парфюма. Объявленное накануне перемирие отдохновения звукоприемникам не принесло. "Васильки”, "Шилки" и прочая стреляющая братия продолжали истязать барабанные перепонки. Исполняемые ею военные марши упорно просачивались сквозь лапшу, которую вот уже который год подряд власти развешивают на ушах жителей прифронтовой зоны.

Правда, костерок слабой надежды все же теплился. А щепки в него подбрасывали две или три гаубичные батареи, которые вели такой бешенный огонь, словно старались в оставшиеся до перемирия часы сжечь весь боезапас. По этому поводу оптимисты соизволили пошутить: "Дескать, не тащить же в тыл снаряды".

Но вот в небе родился огненный шар. И тут же в глубине полуночной улицы послышался отборный мат. Похоже, сорвался он с губ любительницы духов "Сено", которая никак не могла наговориться по телефону с подругой:

-Ой!.. Нет, это не в твой адрес. Почти над самой башкой беспилотник сбили. Ну, я и того... Прости, вырвалось.

Впрочем, у меня претензий к нарушительнице комендантского часа не имелось. Будь у тебя стальные канаты вместо нервов и самое, что ни на есть интеллигентное воспитание, все равно вздрогнешь. А вздрогнув, обязательно упомянешь зачинщиков кровавой драмы и всех их родственников до прабабушки включительно.

Пернатым в приюте отказано

Домишко деда Корнея не самый роскошный в прифронтовом Докучаевске. Зато все его три комнаты по самый потолок залиты зеленоватым светом, который щедро источает входящий в пору зрелости островок сосны крымской.

А еще усадьба примечательна тем, что она, как и опушка рукотворного леса на околице, является пристанищем пернатых, для которых хозяин построил несколько десятков деревянных домиков. К сожалению, запечатлеть этот благословенный уголок не удалось по двум причинам. Каким именно, я узнал, когда отправился в гости к деду Корнею.

- Закончится война,- молвил хозяин, верну на место скворечники с синичниками, вот тогда и фотографируйте себе не здоровье. Но не нас с бабкой, понятное дело. Что это, прости Господи, за фотомодели, которые спят отдельно от челюстей. Мы - под одеялом, они - в банках с водой. Другое дело - постояльцы... Хотя надо еще поглядеть, кто из нас у кого квартирует. Птахи или устроившийся поблизости человек.

Постояльцы на языке деда Корнея это - скворцы, синицы, горлицы и прочая пернатая мелочь. А еще есть и соседи - держащаяся особняком от "царя" природы живность. В том числе - дрозды, которые по случаю прихода весны устроили такой ор в "зеленке", что впору образа со святыми ликами выносить.

Местечко на стыке города и хвойного островка бывшему горняку выдано судьбой в порядке компенсации. Чтобы тот смог отдохнуть душой от скрежета грызущих земные недра экскаваторов.

Об орнитологии дед Корней имеет самые смутные представления. Науку о птицах, как всякий зрячий человек, постигал на практике. И в конечном итоге пришел к выводу, что дружба человека с братьями меньшими взаимовыгодна:

- Я,- рассказывает хозяин,- от химии отказался после того, как на моих глазах пара синиц очистила от листоверток молодые яблоньки. Соорудил для трудяг один домик, второй... А когда птицам стало тесновато в саду, начал осваивать бор.

Соседи поначалу, правда, косились, да и хозяйка ворчала: "Твои скворцы помидорные листья таскают". Однако вскоре тоже уразумели, что польза во стократ превышает потери. И, глядя на деда Корнея, завели у себя зимние харчевни для синиц, воробьев, горлиц.

- Корней Захарович,- не удержался я,- о красоте сделанных вашими руками скворечников я наслышан. Но, простите, не вижу ни одного...

- За исключением четырех, их осколками мины вместе с птенцами посекло, все в пустом гараже. Сезон обустраивать гнезда, говорите? Пусть устраивают, только подальше. Война. И пока она продолжается, пусть летят отсюда подальше.

- Но вы же сами...

- Крылья нам с бабкой не дадены, лететь не на чем.

От дальнейших возражений я воздержался. Последнее дело переубеждать человека, который не пожелал видеть, как обращаются в щепы скворечники и гибнут птенцы.

Потоп на ночном берегу

Кривая коса. Погост на морском берегу.

На Кривой косе даже мертвые не имеют права расстаться с морем. Два или три раза в году гонимые ветром-низовкой волны разгуливают по фундаментам бывшего хутора и площади перед музеем уроженца здешних мест, полярного исследователя Георгия Седова, который родился в апреле 1877 года.

Прелести коварной низовки однажды довелось испытать и мне. Соблазнившись экзотикой, остался ночевать в рыбацком вагончике, однако под утро проснулся от неясной возни за стенкой. Шагнул за порог, а там — воды по щиколотки.

Конечно, парни из рыбацкой артели атамана Косогова мне бы не дали сгинуть в лапах выползшей на сушу стихии. Но на всякий случай решил обойтись собственными силами. Нашел кем-то оставленные сапоги и зашлепал по волнам в поисках более сухого места. В итоге рассвет застал меня сидящим на песчаном холмике, где нашлось свободное местечко и для пары бредней устрашающего размера.

У самых моих босых ног ползали злорадные волны. Они уже заглядывали в мутные окна вагончика и заодно пытались смыть засохшее гуано с пирамидок заброшенного кладбища.

К моему следующему приезду море успело вернуться в отведенное ему место. Поэтому я без особых затруднений добрался до самого бесприютного погоста в округе. Судя по перекошенным оградкам, море здесь полновластный хозяин. Оно упрятало под толстым слоем корабельной ржавчины имена тех, кто, возможно, лично знал полярного капитана.

Сам же Георгий Яковлевич похоронен на мысе Аук острова Рудольфа. Подробности погребения настолько сумеречны, что о них стараются не рассказывать посетителям музея. Оказывается, матросы парусника "Св. Фока" Линник и Пустотный соорудили каменную пирамиду на ровном месте. А останками своего командора кормили совершенно выбившихся из сил ездовых собак. Иначе бы и сами остались на мысе Аук, который, как и Кривая коса, всецело подчинен морю.

И последнее. Земляки атамана Косогова к поминальному дню подправляют покосившиеся кресты и насыпают у их основания смытые могильные холмики. Вот только никогда не приносят сюда цветы. Их все равно утащит периодически выползающая на сушу стихия.

Сергей ВАСИЛЬЕВ.

Фото автора.