Ощущение, что теряю его, накатывало дважды. В первый раз на берегу Черного моря, когда в день отъезда я умудрилась отпустить на мгновенье руку четырехлетнего братишки на пляже. Чего только тогда мама не высказала мне. А его просто завели в радиорубку, и к нашему перепуганному приходу малыш умудрился уже нажать на все кнопочки…

Второй раз пришелся на проводы в армию. Не банальные, с наяривающей в последнюю ночь дома гармошкой, на Кировской стороне Макеевки. А в маленьком армянском поселении посреди Азербайджана, куда благодаря солидным должностям «при комсомоле» от границы на станции Минджевань его удалось выдернуть на трехдневную побывку. Когда он сел в грузовик, чтобы ехать обратно «исполнять долг», сердце чуть не разорвалось от ощущения потери. Но обманулось, к счастью,  вернулся целехонький, пополнив свой список самых лучших друзей именами ровесников в зеленых фуражках. У него на этот счет всегда был особый талант.

А вот больничная койка ничего не предвещала. Я столько раз писала о том, какие чудеса умеют творить наши врачи… Чуда на моего Сережку не хватило…

Под алыми парусами

Появление маленького братишки в семье, когда тебе уже одиннадцать лет, событие - так себе. Уж лучше был бы старший брат. Поэтому девочка разыграла подруг именно этим сообщением: мол, вот приехал-объявился. Необходимость присматривать за ним казалась настоящей каторгой. Ему стукнуло уже три, он во всё совал свой нос, даже в её любимые книжки. А хотелось гулять, хотелось свободы. Поэтому особым видом пытки она избрала разбрасывание игрушек: он соберет в большой картонный ящик всё старательно, а она демонстративно содержимое - на пол. Так несколько раз. До той минуты, пока он однажды обиженно не развел руками: «Ну сто ты делаес?» Почувствовав себя отпетой садюгой, больше она не экспериментировала никогда. Вместе разучивали песни, исполнение которых в ближайшем магазине при случае неизменно вызывало бурю оваций, вместе читали сказки. С них потом так легко было перескочить на фантастику и головокружительные истории Александра Грина. Не случайно первому кораблику, сделанному им в кораблестроительном кружке заводской станции юных техников, он навесил алые паруса и торжественно подарил именно ей.

Их отец ушел из жизни рано, но мама сумела дать им ощущение полной и полноценной семьи. Каждый год - отдых в Сочи (надо же, электромонтеру цеха сетей и подстанций это было «по плечу» - были же времена), обновки по карману, самый вкусный в мире борщ. Господи, как мало нужно было тогда, чтобы буквально захлебываться от счастья - солнце поутру, лето длиной в маленькую жизнь, и много-много таких лет впереди…

Мастер. И чудак

В армию Сергей пошел, не прикурив ни одной сигареты. А чтобы за углом приложиться к бутылке – и мысли не было. Вернулся таким же правильным. Достроил в том же СЮТе небольшую яхту и даже успел на ней «повышивать» по Азовскому морю. До того дня, когда они вместе с учителем с ужасом обнаружили, что сарайчик, где зимовал их «крейсер», попросту снесли какие-то ретивые личности, «экспроприировав» содержимое. Это было первое разочарование. Сколько их нахлынуло потом, связанных с работой на заводе, который потихоньку стал приходить в упадок, в ЧП, открытом для слесарно-плотницких дел…

Детское увлечение всем, что связано с «изысками» ручного труда, переросло в страсть настоящего краснодеревщика. Левшой на улице его прозвали со значением. А когда он из простого чурбачка «вываял» чашу, словно живую, приклеилось другое имечко - Данила-мастер. Заказы шли один за другим, в каждый окунался с головой, как в море. И выполнял на совесть. А вот «поставить» себя не смог. Вскоре народ пошел к нему в мастерскую «с хитрецой». Работу примет, поковыряется в ней взглядом, изыщет (а то и придумает) трещинку, чтобы заплатить меньше, в полной уверенности, что этот детина и слова не скажет. Он и не говорил. Деньги всегда считал сором, накопительством не страдал. Но червоточинка в душе разрасталась. Последней каплей стало предложение составить чертежи для яхты одному донецкому «крутяку». Забрав оные, посредник пропал без следа, не заплатив ни копейки.

Несколько лет кряду судьба подсовывала одни и те же грабли, а он «не исправлялся». Улыбался и отмахивался рукой: «Спишем на убытки». Пытаться учить его прагматизму и умению делать ставку на выгоду было тщетно. Таким родился, и меняться не собирался. Спасался от разочарований походами в лес, сплавами по Северскому Донцу, поездками на фестивали бардов вместе с сестрой, такой же чокнутой. У костра, под звездным небом, было так классно вспоминать любимые книги, пытаться разобраться в булгаковской загадке «Мастера и Маргариты» и говорить, говорить о тайнах Вселенной. Смешно сказать, но главное для Сереги было докопаться до истины именно в этом направлении. Чудак?  Так его тоже называли за глаза.

В паутине

Когда у него в мастерской сквозь дурманящий аромат стружек стал пробиваться другой, «с градусами», старшая сестра прозевала, занятая своей жизнью в другом городе. А мать, хоть и забила во все колокола, не достучалась. Это стало почти нормой - бутылочка в руках очередного пришедшего, для особой душевности разговора, в качестве «гонорара» за мелкую работу. Самогонщики на улице прижились так прочно и уверенно, что открыли «сервисный центр-кафе» для спасения всех жаждущих.  Ряды последних потихоньку редели по причине ухода в мир иной. Кто знает, чем разбодяживали это пойло на разливе из… ванны, но у Паука (так окрестили женщины хозяина злачного места) «бар» никогда не пустовал. Ходил туда и Сергей - расслабиться, пообщаться. К тому времени в округе нельзя было найти собаку, которая бы не знала в лицо рубаху-парня, способного вбить гвоздь в доску одной рукой и так красиво тостующего: «За природу и хорошую погоду!» Не остановило его даже рождение дочки. Словно сбегал «в окоп», в котором можно пересидеть серость бытия. Что губит себя, словно не замечал.

Предательство

Разочаровавшись в «малом бизнесе», он вернулся на родненький завод, точнее сказать, на руины оного. Взяли разнорабочим, пропустив мимо ушей и незаконченное высшее, и способности. После каждой смены он возвращался домой таким погасшим… Загорелся, когда вспомнили про его «золотые руки» и нашли им применение. Любой токарный заказ выполнял на раз, хоть  и не имел специальной подготовки. «Ювелирил», как всегда - природой ему было отмеряно столько талантов… В том числе - быть Человеком. Если бы и вокруг него собрались  такие же, а то ведь притягивало разных…

В тот роковой день начальник цеха выдал ему личный заказ - «для дома». Как так получилось, что рука скользнула неверно, но… большой палец на левой затянуло намертво. Если бы не его силушка, и саму руку бы потерял. Сумел вырваться, сам наложил жгут, успел попросить товарищей, чтобы нашли оторванный палец. Тот не пригодился в больнице. Дежурно сообщили, что реплантация невозможна. Домой вернулся под вечер с потухшим взглядом: краснодеревщику - и остаться без главного «инструмента»… Правда, сразу же загорелся идеей протеза. Всё успокаивал сестру, повторяющую сквозь слезы, что в Донецке подобные операции – норма: «В Макеевке сработает страховка. Да и врачи сказали, что ничего сделать нельзя». Доверчивость, пожалуй, была одним из его основных недостатков.

Поэтому не сразу поверил, что цеховое начальство начало усиленно собирать компромат на него: мол, полез сам, без спросу. Понятно зачем: чтобы снизить планку выплат по инвалидности. А когда убедился, только скрипнул зубами и потемнел лицом.

«Я покажу тебе гору...»

Спустя месяц «скорая» увезла его в больницу с диагнозом пострашнее - панкреанекрозом. Говорят, что поджелудочная железа больше всего страдает у тех, чьи мечты не исполнились. Что бьет по ней и болевой шок. Врачей устроила иная теория - последние 100 граммов, которыми он пытался загасить обиду. От них и оттолкнулись. За пять дней до Нового года Сергей оказался на проваленной койке с жуткими болями, от которых его спасали… уколами. Словно не замечая, что требуется совсем иное вмешательство. Трубки на поджелудочную поставили только после его просьбы, когда он уже терял сознание от нечеловеческих мучений. Звонок в горздрав сыграл свою роль: его все же «заметили», да только с оговоркой для родных: «Он должен был умереть на вторые-третьи сутки. И чего вы хотите?»

Словно споря с ними, Сергей продержался еще больше трех месяцев, буквально тая на глазах, превращаясь из двухметрового мужика весом в центнер в живую иллюстрацию к плакату о голодающих Поволжья. Не стало ему легче и после операции, сделанной спустя месяц (?!). Заходя в палату, врачи хвалили: «Наш герой», неприкрыто недоумевая, что тот ещё карабкается, за глаза жестко обвиняли: «Сам себя угробил».

Вопрос: а может быть, его угробили те пять дней бездействия?  - оставался без ответа. Специальная литература не скрывает смертельную статистику этой болезни. Реальность - тоже. За это время из отделения вывезли пять каталок с неподвижными телами с «его» диагнозом. Но верить в такой же исход не хотелось. Сергей и не верил. И вовсю старался поддержать родных: «Вот выздоровею, опять поедем в Святогорск. Покажу гору, на которую взобрался, там можно найти метеорит» (он тогда взлетел на почти отвесный Тещин язык со скоростью, от которой всем внизу сделалось дурно, и приволок оттуда, наивный фантазер, действительно странный камешек). Но во взгляде плескалась такая тоска…

В последний день, держа его искалеченную руку, когда он, уже не узнавая никого, метался под капельницей, сестра разрешила себе расплакаться. Понимая, что прощается навсегда: не с этим почти неузнаваемым человеком, а с тем карапузом, которого умудрилась потерять на пляже. С ребенком, так и не понявшим, почему жизнь так жестоко обошлась с ним, ведь он к ней - всегда с самой большой душой.

Прошло уже больше года, и всё это время тщетно пытаюсь научиться жить в мире, опустевшем без него - большого, сильного, умного, доброго, бескорыстного. Немного похожего на ребенка, который умудрился рано поседеть, а сердцем так и не повзрослел. Готового помочь каждому, кто только намекнет, и не дождавшегося помощи, когда она потребовалась именно ему. Тот, кто терял, поймет этот непрерывающийся укол внутри. Вечную фантомную боль об утрате того, что перестало быть частью тебя. И вечный вопрос, на который уже не получить ответа: кто виноват?..

Мне очень хочется думать, что Серега сейчас творит над резными воротами в рай - он бы и там сумел всех удивить. Или преодолевает одну горную вершину за другой, где много солнца и света...

Смогу ли я простить Паука за плотность его паутины, погубившей многих?  Или врачей, поставивших клеймо на моем младшем брате с  первой минуты? Или себя - за то, что не выложилась по полной программе (не продала машину, которой нет, или дом, чтобы оплатить полноценное, а не государственное лечение), так, как это делал он, когда кому-то было плохо? 

Говорят, время все расставляет по местам. Но я продолжаю жить с ощущением, что так и не договорила с Сергеем о чем-то главном. Уж он точно знал ответы на все вопросы, готов был со всем миром поделиться собственным уникальным рецептом счастья. И ушел так рано, не успев этого сделать.

А жизнь, как ни странно, продолжается. У соседей-самогонщиков состоялся мини-пожар. Паук передислоцировался. Врачи, хочется надеяться, всё же спасают кого-то. Завод еще дышит. Денег, выплаченных по инвалидности, хватило, чтобы поставить памятник.

Почему самой сложной наукой остается умение прощать и… прощаться?