Война и голуби: фронтовой медсанбат - не окоп, но такое же пекло

Ужас на столе

Окончание с красным дипломом Сухумского медтехникума в 1942 году и начало ожесточенных боев за Кавказ для полтавской дивчины Наталки календарно совпали. В госпитале, где собиралась служить, она даже не успела получить форму, когда в лазарет прибыла машина с чудовищным грузом. Судя по всему, пионеров пытались организованно эвакуировать морем, но немецкие самолеты разбомбили транспорт с детьми прямо у берега.

Выловив окровавленные, изуродованные тельца, их в полной безнадеге доставили скорее для захоронения, чем лечения. Увидев жуткое месиво, юная сестричка Наташа Виккен дрогнула.

Казалось, пример дяди-хирурга, его специальные инструменты и литература увлекли ее с ранних лет и навсегда. А тут первые трупы, и она - на попятный. Бросилась к матери: если бы, говорит, ты только видела этот ужас! А та в ответ: «Ужас лежит на столе». Повестка в армию на три с лишним года связала ее с отдельным медсанбатом стрелковой дивизии, вместе с которой в составе 3-го Украинского фронта она «своими ножечками» прошла от Сухуми до Софии.

Над пропастью

Не буду лукавить, с ветеранами о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах говорить трудно. Они сыплют номерами частей и полков, именами военачальников и специфическими подробностями, через которые трудно пробиться к живым человеческим впечатлениям. Наталья Ивановна дома для встречи с корреспондентом «Донбасса» облачилась в  парадный костюм с наградами. Но мне с ней, 85-летней, было по-журналистски легко: она читала свои стихи и говорила о самом страшном без пафоса, по-женски.

Как-то в Пантелеймоновке собрали наиболее бравых солдат Великой Отечественной, которые делились воспоминаниями перед жителями поселка. Леонид Ляпин рассказывал, как при отступлении утопил артиллерийскую батарею, за что угодил в штрафную роту, а с нею - в мясорубку на Клухорском перевале. Там его сильно ранило… «А теперь, сосед, я расскажу, как после операции отправляла тебя в тыл», - включилась в разговор Наталья Ивановна, прежде понятия не имевшая, что через три дома от нее, на той же Парковой улице, живет однополчанин, которого она, не исключено, вытащила с того света.

Наступая немцам на пятки, солдаты без оружия, бывало, проходили в день, растирая в кровь ноги, до 55 километров. А потом сонная и разбитая медсестра становилась к операционному столу, и во время этой вахты самым сложным, изматывающим морально, было уследить за инструментом. Она напряженно считала, сколько передала хирургу, сколько отбросила в лоток, лишь бы в раненом ничего не зашили. А ведь немудрено, если тонкой работе предшествует переход вдоль скалы по уступу шириной в 20 сантиметров. Пробираясь через главный Кавказский хребет и преодолевая перевал, трое сослуживиц, сорвавшись в пропасть, разбились насмерть. Тогда Наташа с подругами вынуждена была бросить туда же, вниз, к реке Кодори, чемоданы, в которых держали, по девчачьим меркам, самое дорогое: туфельки, платья и другие женские цацки. Остались только вещмешки со сменой белья, а потерю было жалко до слез.

В марш-броске по Кубани они видели четырех мальчиков, которые, держась за руки, лежали, вдавленные немецким танком в землю. Мимо детей, принявших мученическую смерть, прошло уже немало наших войск, но тела не убирали, будто пытались ужасным зрелищем поднять в солдатах боевой дух и еще больше всколыхнуть ненависть к фашистам. Хотя куда уж больше?!

В операционной было восемь сестричек, а до Победы дошли половина, одну на глазах у всех прямым попаданием разорвало на куски. Красавице-связистке осколком снесло нижнюю челюсть, и Наталья, имевшая легкие ранения и сильную контузию (взрывной волной подняло в воздух, шмякнуло на землю, да так, что пошла кровь из ушей и отняло речь), молила всех святых о мгновенной смерти. Насмотрелась на чужие страдания, поэтому своих, боялась, не вынесет. Под Ростовом солдатик Вовка умер у нее на руках. Грудь парня была пробита так, что сквозь рану виднелось небо. Ясно, не жилец, но она, плача над ним, безбожно врала, обещая выздоровление. Но возвращенных в строй было все-таки больше, и  медаль «За боевые заслуги» сержанту медицинской службы Виккен вручили, конечно, за спасенные жизни.

Первое послевоенное фото: в медсанбате фронтовая сестра Наталья Виккен разучилась улыбаться.

У бескорыстной любви легкие крылья

Вторую по значимости награду - килограмм хлеба и столько же сала - медработник Виккен получила уже в 46-м за ударную борьбу с тифом. Это было настоящее богатство, и, между прочим, именно послевоенный голод сделал Наталью Ивановну нашей землячкой. На родной Полтавщине люди пухли и гробили желудки несъедобным хлебом с овсюками, а Донбасс, где все было подчинено восстановлению промышленности, считался более сытным краем.

Она переехала  с семьей в Пантелеймоновку и снова надела белый халат. При Брежневе, считает Наталья Ивановна, фронтовикам был почет, а сейчас, вздыхает бодрая бабушка, их совсем забыли. Заводскую телефонную линию в поселке ликвидировали, и сколько ни обещали восстановить связь, все впустую, а по мобильнику старики не слишком-то отведут душу.

Боевая сестричка живет в небольшом домике, которому давно необходим ремонт. Пенсионерка готова оплатить косметические работы, лишь бы на ее просьбу кто-то откликнулся. И в поссовете вроде не отказывались помочь, и в школе вели речь о юных шефах, но так благими намерениями все и закончилось. Наталья Ивановна не одинока, однако сын по состоянию здоровья не может быть ей надежной опорой. Но у матери есть секрет, как сделать его частым гостем. Он страстный голубятник, и слабая женщина, подогревая его интерес к легкокрылым, содержит 40 взрослых птиц и 20 крохотных птенчиков. Для кого-то они символ мира, а для нее - бескорыстной любви.

Выставила из палатки генерала

- Выкурив немцев из Дебальцева, поставили там палатки, натянули, приколов булавками, простыни по-походному. Раненых - в гору некогда глянуть. Каждого накорми, напои, перевяжи, а на столе разрезанный сапер лежит, кишки наружу, - вспоминает  медсестра. - Я уже дала ему эфир, а в этот момент на броневике со свитой подруливает разгневанный генерал Толбухин и требует к ответу комбата. В названии города снарядом выбило какую-то букву, и армейские начальники, видишь ли, подначивают над нашим: «Что это за город ты взял?! На карте такого нет!» Он рвет и мечет: «Восстановить букву!», а нам пререкаться и отвлекаться некогда, раненый погибает. Выставила Толбухина из палатки, не посмотрела, что самый главный.