День Победы: война глазами наших бабушек

Со Дня Победы прошло уже шестьдесят четыре года. Однако практически каждая семья хранит воспоминания о том, как жилось тогда именно им, маленьким людям большой воюющей страны. И если о героях и фронтовых подвигах знают, пишут, снимают фильмы, то истории обычных женщин, которые вместо того, чтобы кокетничать, любить, рожать детей, варить борщи и сплетничать с подружками, вдруг попали в ужасные, невероятные исторические обстоятельства, остаются за кадром. Их знают только дети и внуки этих женщин, они передаются из поколения в поколение в кругу каждой конкретной семьи. Но долго ли они еще будут передаваться или со временем забудутся? Журналистки «Донбасса» поделились историями своих мам, бабушек и прабабушек, в чьи жизни так неожиданно вторглась война.

ВМЕСТО ОБЕДА - БАБОЧКА

- Мне было всего десять лет, когда немцы зашли в нашу деревню Ветловка Орловской области, но я до сих пор помню, насколько это было страшно, - вспоминает моя 77-летняя бабушка, Татьяна Петровна Фадеева. - В августе сорок первого отец ушел на фронт - через пять дней после того, как родился мой младший брат, и мама осталась одна, с шестью детьми на руках. А уже в сентябре нас захватили фашисты.

Всех взрослых девушек, включая старшую сестру Марию, перевезли в районный центр - чтобы немецким солдатам было с кем ходить на танцы. Но от сестры толку было мало: в хате, куда ее поселили, она целыми днями сидела на печке и рыдала. В конце концов, немцам это надоело, и Марию вернули в деревню. А у нас там было чем дальше, тем страшнее. Вдоль дороги лежали горы трупов - одних убивали, другие умирали от голода.

Оставшиеся крупу и зерно мы прятали в сугробах возле дома - зима выдалась очень снежной - и иногда по ночам мама пекла хлеб. А однажды она зарезала чудом уцелевшую овечку, и чтобы немцы не узнали и не забрали, разделала ее прямо в доме, устроив для маскировки стирку: отрезала куски мяса, складывала в корыто и закрывала мокрыми тряпками.

Голодно было очень. Помню, стояла я у окна и держала на руках Сашу - младшего брата. По стеклу билась большая красивая красно-черная бабочка. Как вдруг Саша схватил ее и съел - я даже моргнуть не успела.

Немцы в нашей деревне были очень злые. И старосту из наших, из деревенских, нашли такого же. Он приходил к нам, макал палец в соль и мазал губы годовалому ребенку, приговаривая: «Признавайся, за кого папка воюет, - за коммунистов?» А об отце в то время мы уже ничего не знали: муж нашей соседки передал, что после тяжелого боя он больше его не видел. Мама в отчаянии побежала к гадалке, и та сказала, что вернется отец с первыми заморозками раненый, но живой. Так и получилось. К счастью, и мы все остались живы, хотя были уверены, что умрем.

Ирина Панская.

УРОКИ НЕМЕЦКОГО

Истории о том, как в нашем доме жили немцы, я помню с детства. Мама, Анна Ильинична Шумакова, рассказывала их нам с братом, а я представляла: как бы вела себя я, будучи на ее месте - обыкновенной десятилетней девчонкой, у которой на фронт ушел отец, а она сама осталась с матерью - инвалидом детства? Наверное, тоже при первом слухе о том, что в город вошли звери, побежала бы посмотреть на них. И испытала разочарование: никаких тебе медведей и слонов. Идут себе шеренги людей в сером. Правда, чужих людей, захватчиков...

Последний довоенный снимок, где маме всего девять лет. Здесь она вместе с бабушкой, Анастасией Тимофеевной Меркуловой.

Когда первый из них появился на пороге, тоже бы замерла с пригоршней кукурузы в одной руке и вареной свеклой в другой, таращась на дяденьку, который брезгливо обвел взглядом наш «интерьер» и меня за таким незамысловатым обедом, и непонятно буркнул: «Вас ист дас?».

Впрочем, перевод фразы за долгие месяцы, на которые в соседней комнате прописались незваные квартиранты, освоила бы быстро. Под макеевским заводом им. Кирова немцев тогда стояло много: в бараках, как наш, - «офицерье», в детском садике через улицу - солдаты. Один из них, большой шутник, любил положить на подоконник свежую буханку хлеба и снисходительно посматривать на пацанву, которая пританцовывала внизу толпой, выклянчивая: «Пан, дай брут!» Чтобы потом, достав пистолет и попугав их, разразиться хохотом. Я бы тоже стояла в стороне, смотря исподлобья и представляя, как бы ему врезал отец. За то, что еду приходилось искать на помойках (ох уж эта перемерзлая картошечка), а в соседней комнате очень любили жарить пончики.

Бабушка, отложив костыль, стирала «постояльцам» и плакала. Как-то вечером решили послушать Москву, так один из них прибежал с разъяренными воплями: «Партизанен?» Забыть его лютые глаза невозможно. Взяв на вооружение новое слово, я, как и моя мама, тоже бы затеяла свою собственную диверсию: по «изъятию» столба из-под самого носа жандарма, на растопку. И я понимаю, какое счастье испытала мама - «ребенок войны» -  дождавшись того момента, когда они начали отступать и вслед им наконец можно было прокричать что-то обидно победное...

Елена Карпенко.

ИЗ РОДДОМА - В ЭШЕЛОН

Свою прабабушку, Евгению Бенционовну Коген, я почти не помню. Она умерла, когда мне было всего шесть лет.

Слышала, что она была очень добрая, жила только для семьи, готовила на обед каждому домочадцу отдельно его любимое блюдо, дружила со всеми соседями и многим из них помогала. Но я даже не задумывалась о том, сколько трудностей ей пришлось пережить в жизни.

Родилась она в Каменце-Подольском, а после школы уехала в Харьков поступать в институт. Тогда Евгения еще не знала, что больше никогда не увидит своих родителей...

После института работала по распределению в Горловке, там и вышла замуж. Когда она была на шестом месяце беременности, началась война. 17 сентября 1941 года родилась дочка - моя бабушка. А уже на следующий день, прямо из роддома, их обеих отправили в эвакуацию, в эшелон, который шел в Сибирь. Сейчас известно, что  в таких эшелонах из-за холода, голода, давки и антисанитарии до конца пути доживало не больше половины людей.

Представляю, каково там было молодой женщине с новорожденным ребенком. Прабабушка только рассказывала, что пеленала дочь под чьей-то шинелью, чтобы она не замерзла.

Моя прабабушка Евгения Коген вместе со всей страной боролась за победу, а еще - за жизнь и здоровье маленькой дочки - ровесницы войны.

В конце концов они добрались до Кемерова, где и прожили до конца войны. Только там наконец бабушке выдали свидетельство о рождении - до этого в спешке ее даже не успели зарегистрировать. У нее и до сих пор в паспорте стоит место рождения - Кемерово, хотя на самом деле она родилась в Горловке. На новом месте их поселили в бараке, и грудного ребенка пришлось отдать на попечение пожилых соседок - прабабушка сразу же начала работать на заводе. Как-то раз она за бешеные деньги умудрилась раздобыть дочке яблоко - война войной, а ребенку нужны витамины! Но бабушка, до этого никогда не видевшая фруктов, просто не поняла, что это такое, и отказалась его есть - и в обычном виде, и в протертом. И только когда из того, что осталось от несчастного яблока, сварили компотик, она его выпила.

После войны прабабушка вернулась в Донбасс - здесь у нее были друзья. А больше помочь ей было некому - родителей и шестнадцатилетнюю сестру Аду, которые остались в Каменце-Подольском, расстреляли немцы.

Алиса Сопова.

РЕЦЕПТ ВОЕННОГО ДЕЛИКАТЕСА

В 41-м моего деда Петра Паркина призвали в действующую армию, осталась бабушка Клавдия со своей оравой одна. Как оказалось, навсегда. Они с шестью детьми только в конце тридцатых переселились на Кубань с вечно голодающего Поволжья, да счастья не дождались. Война... В 43-м пришло сообщение о том, что дед пропал без вести.

Сколько помню (а прожила я с нею все детство), она и после войны частенько готовила голодную тюрю. И мы, ее внуки, любили эту странную еду, которая помогла бабуле спасти от голода всех своих деток. Возьмите сухарики, залейте их водой, посолите, добавьте лука и немного постного масла. Вот и почувствуете вкус военного «деликатеса». Не бойтесь, вполне съедобная тюря!

Бабушка Клава Паркина и ее муж Петр.

Чтобы прокормиться, старшие дети ездили на крышах вагонов в предгорные леса за каштанами, а бабушка - на брошенные кукурузные поля. Набрала однажды такой тяжелый мешок початков, что, когда поднималась в вагон, упала навзничь. Ее едва не затоптали насмерть нагруженные такими же тяжелыми клунками пассажиры. Очнулась, когда поезд уже ушел, и радовалась больше не тому, что выжила, а что мешок с кукурузой не украли.

…Село часто бомбили, и дети едва не погибли под ударами авиации: однажды так и не успели забрать из хаты самого младшего - Петю, а в дом попала бомба… Мальчик выжил, но получил контузию. А Витю и Ваню, не добежавших до погреба, осколками ранило в попки. Раны гноились, и бабушка решилась пойти в немецкую медчасть. Дочки - Марфа, Мотя и Сима - за ней. Увидев голосящую молодуху, зареванных детей, немцы опешили, а поняв, в чем дело, налили на раны какую-то жидкость. Лекарство запенилось, но раны быстро зажили, навсегда оставив шрамы на «интересном месте».

Валентина Постнова.

СМОТРИ, БОМБА В ОГОРОД ПОЛЕТЕЛА!

Когда началась война, моя бабушка - Валентина Петровна Шапринская - жила в деревне Булгаковка Курской области. Дед ушел на фронт, и она осталась с шестью детьми (у нее было трое своих и трое приемных), с матерью и свекровью. Все они жили в маленькой избе, которая состояла всего из одной комнаты.

Бабушкина свекровь, Ксения, была бесстрашная и боевая женщина. Когда деревню бомбили, все страшно перепугались, спрятались в погреб. А она сидела у окна, ела мед и комментировала: «Гляди, бомба к соседям в огород полетела!» Потом в деревню пришли немцы и начали отбирать у жителей теплые вещи. Но не на ту напоролись - Ксения вцепилась в тулуп и ни в какую не хотела его отдавать. В наказание ее выгнали на мороз и оставили стоять, чтобы она замерзла. Но тут над деревней появились советские самолеты, и в суматохе о ней забыли. Она тихонько вернулась домой, и тулуп остался при ней.

Моя отчаянная прабабушка Ксения Шапринская, которая не боялась ни немцев, ни бомбежки.

Один немец очень полюбил мою тетю Дину, которой тогда было два годика - говорил, что она напоминала ему дочку. Он часто приходил к нам в избу, смотрел на нее, а однажды попросил подарить на память ее платочек. Бабушка сказала: «Вы, конечно, можете его забрать, но ей больше нечего надеть», и он не взял. А когда немцы уже уходили, он пришел к нам и по секрету сказал, что всю домашнюю скотину будут забивать на мясо и забирать с собой, и посоветовал спрятать нашу корову в дом. Мы так и сделали - и у нас осталась одна корова на всю деревню.

Ольга Кононенко.