"Иван Сеченов" вез оружие в Сирию

На мариупольской площади Ленинского комсомола в 17-й раз прошел торжественный митинг в честь не вернувшихся из рейсов моряков Азова. Их родственники возложили цветы к памятникам экипажей лихтера «Рокша», турбохода «Иван Сеченов» и судна «Комсомолец Калмыкии» на Кировском кладбище, вместе с протоиереем Свято-Успенского храма отцом Дмитрием провели панихиду по усопшим на теплоходе «Савона» в открытом море, опустили на воду траурный венок. Мариуполь охватил гул пароходов - экипажи прощались со своими коллегами, поглощенными морской пучиной…

Впервые за эти годы на церемонию не смог прийти выживший в крушении турбохода «Иван Сеченов» электромеханик Валентин Абрамов. Ослабленный болезнью пенсионер переживал из-за этого. И рассказал корреспонденту «Донбасса» ранее неизвестные подробности той страшной аварии 35-летней давности:

- Это произошло ночью, после смены вахт, около 4 утра. Я проснулся от сильного удара: меня выбросило из постели. Никаких приказов еще не поступало, но уже было ясно, что случилась авария - посадка на мель или столкновение с другим судном. Я заступил на пост у главного распределительного щита - сразу повалил сильный дым и послышался прерывающийся голос старпома, объявившего пожарную тревогу. Машинное отделение стало быстро заполняться водой, оттуда нас вывел старший механик. Корабль дал большой крен на левый борт и корму - шлюпки стали заклинивать. «Иван Сеченов» ведь тонул кормой вниз - в районе 3-го и 4-го трюмов была огромная пробоина. Как оказалось, нас протаранил греческий рудовоз «Николас Марис» - форштевнем пропорол борт, разворотил «внутренности» и ушел, не оказав помощи.

Символом вечной памяти и скорби стал опущенный на воду венок.

Мы взбирались по трапам почти на руках - вместе со мной бежали старший и второй механики. Из всех штурманов спасся только третий механик Манин. Буфетчице Людмиле Сухаревой врач Косьяненко отдал свой спасательный жилет, так как свой, в нарушение правил, она оставила на рабочем месте, а не в каюте. Врач сказал, что и так доплывет, но утонул. А Сухаревой в спину ударило всплывшее бревно, и она тоже погибла.

Когда я прыгнул в ледяную воду, казалось, не вынырну, но, к счастью, меня ничего не задело. Тут рядом со мной вынырнул еще один человек, потом еще. Сквозь туман мы увидели черное пятно. Вместе с дневальной Роговой, матросом Байбородовым и машинистом Данилиным подплыли ближе. Видим: на перевернутом надувном спасательном плоту «загорает» наш помполит (первый помощник капитана) - сидит в одной курточке, без спасательного жилета. Сильно напуганный, он вцепился в плот и постоянно просил найти свой портфель с секретными документами на груз. Пропажу чудом обнаружил экипаж советского судна, которое пришло к нам на помощь. Это спасло помполита от суда.

В общем, мы перевернули плот и подняли из воды еще четверых моряков. Потом мы встретили второй плот - на нем было три человека, а позже - третий с семью спасшимися. По команде Манина связали плоты треугольником и продолжили поиски людей, но вокруг были одни доски и мусор… Затем подошла шлюпка с советского «Нефтерудовоза-12», а за ним и болгарское учебное «Николас Бапцару», на которое мы и сели. Нас доставили в Стамбул, откуда на советском пассажирском корабле мы приехали в Одессу.

По прибытии нам выдали морскую форму, и началось… Проверка в КГБ, унизительные допросы... Официально вину возложили на капитанов нашего и греческого судов. Но я уверен, что катастрофа не была случайной, особенно учитывая наш груз. Раньше, в советские времена, об этом нельзя было говорить. При погрузке в Керчи вся команда знала, что опускают в трюмы и крепят на верхней палубе. Мы везли оружие в Сирию - четыре разобранных вертолета, десантные катера, двигатели и пр. Вертолеты и катера замаскировали приваренными сверху металлическими контейнерами. Из 40 членов экипажа в живых остались только 19…