Пережить плен, вырваться из оккупированной территории на свободу и искать себя в новой реальности - интервью с жителем Тореза

Дни плена и потом более года жизни в оккупированном террористами городе кандидат философских наук, доцент Торезского факультета Харьковского института экономики рыночных отношений и менеджмента Олег Галазюк будет помнить всю жизнь. Его многолетняя борьба с несправедливостью, неприятие того, что происходит с родным Торезом сегодня, надежда на освобождение, чувство родины большой и малой, горечь, боль и вера, - все живет в душе и не дает покоя Олегу сегодня. Теперь, когда удалось, наконец, выбраться на свободную украинскую землю, когда его жизни не угрожает смертельная опасность снова угодить в плен, Олег задумывается – где его место здесь, как адаптироваться к миру и как найти работу, чтобы жить дальше.

Интервью с Олегом Галазюком опубликовано на ukrinform.ru.

– Я еще в 2004 году пострадал за свою проукраинскую позицию, потому что поддерживал Ющенко, а все - Януковича, а это в Донбассе было не принято, – рассказывает Олег. – Студентов и работников вуза обязывали идти на митинг в поддержку Януковича, а я был против, и писал в прокуратуру заявления, что никто не имеет права принуждать. Потом прокуратура вызвала к себе нашего декана, и они нашли повод – и уволили меня якобы за опоздание на работу. Потом, правда, через полгода, я выиграл суд, и меня восстановили на прежнем месте.

Я ездил на научную конференцию в Киев в ноябре 2013 года, принимал участие в Евромайдане, когда он только начинался... Между местными властями и мной конфликт был всегда, потому что я не молчал и, как мог, выражал протест против существующего режима. Я писал протестные письма в прокуратуру, видя везде произвол и продажность местной власти – ставленников Януковича.

Я ходил в прокуратуру и требовал запретить пророссийские митинги, которые начались у нас на площади в Торезе весной 2014 года. Потом начали с административных зданий исчезать наши национальные флаги, и я требовал от милиции, чтобы они проверили, кто причастен к их снятию. Таким образом, я получается, в одиночку пытался бороться до последнего. Пока меня не забрали в плен.

– Как это случилось?

– 3 июня в прошлом году я пришел на работу, в тот день была зарплата, а потом должно было быть совещание. Но в это время институт окружили  три микроавтобуса с вооруженными сепаратистами  в балаклавах, вошел директор городского дворца культуры им. Маяковского, который участвовал еще в Северодонецком съезде, Андрей Бегило. Он подошел ко мне и стал бить ключами по лицу, разбивая в кровь. Потом дал указание тем, кто был в балаклавах: "Возьмите его, он правосек". Я успел закрыть дверь, но они ее разбили, и выволокли меня во двор. Затем заставили перелазить через забор, угрожая расстрелом. Микроавтобусы стояли за забором, но в первых двух автобусах не хотели, чтобы я садился к ним, потому что я был весь в крови... Меня усадили в третий микроавтобус, кровь сильно шла, я платком закрыл раны, опустил голову вниз и держал ее между ног. Потом мне на голову натянули автомобильный чехол.

Сначала привезли в Макеевку в здание УБОПа, там на плечи вокруг шеи повязали желто-голубой флаг и стали озверело избивать.

Потом с чехлом на голове привезли меня в Донецк, в здание СБУ, и там продолжились издевательства – стали проводить со мной "фотосессию" – поставили на четвереньки, ставили на меня ноги, автоматы, поднимали за волосы вверх и так держали голову, и все бандиты фотографировались, их была целая толпа. Пугали, что "отдадут на растерзание чеченцам".

Потом они позвали медсестру, сказали ей, чтоб оказала мне помощь.  Раны мне, конечно, не зашивали, а только заклеили пластырем.

Еще меня привязывали скотчем к стулу и пытали опять. Потом перетащили в подвал СБУ и там тоже издевались, пытались сломать ребра, прикладывая автомат к лицу. Ставили меня на колени и имитировали расстрел, передергивая затвор автомата.

Издевались везде одни и те же. Но их начальник предупредил, что он хочет, чтобы я остался живой, так как меня хотели поменять на четверых человек, попавших в плен.

Мои палачи сказали, что отрежут мне пальцы, если я не сдам и не напишу 10 фамилий "правосеков". Мне пришлось просто выдумать эти фамилии. Я сказал, что ездил на научные конференции и знаю, что во Львове – есть такой-то профессор и написал выдуманную фамилию, в Виннице – такой-то и снова выдумал фамилию... и пальцы себе сохранил.

Они, конечно, забрали у меня всю полученную в день ареста зарплату – 2700 гривен. Я тогда успел спрятать деньги в кроссовок, но орки раздели меня до трусов и все обнаружили. Это вызвало у них ярость, они сорвали у меня с шеи цепочку, нательный крестик и забрали ключи от дома.

Потом из Донецка меня в сопровождении автоматчиков опять повезли в Макеевку – снова в здание УБОПа. По дороге в Макеевку на одном из постов ГАИ милиционеры, голоса которых я слышал, скорее всего, видели меня с мешком на голове, с окровавленным флагом на плечах, но никого это уже не интересовало.

В УБОПе меня поместили в тамошний маленький подвал. Там было такое помещение в полтора метра шириной и такой же длиной, что нельзя было и ноги вытянуть, поэтому пришлось спать на мешках с цементом с согнутыми в коленях ногами. Сутки меня вообще не кормили... Сначала я в подвале был один, потом туда бросили еще двух парней-наркоманов. Одному из них сломали ребра, допытываясь о точках, где можно купить наркотики в Макеевке. Три ночи в этом тесном подвальчике мы провели втроем, приходилось уступать место тому парню, у которого были поломаны ребра, чтобы он мог расправить плечи. Конечно, в этом тесном подвале не было туалета, и все испражнения стояли рядом в бутылках.

Я днем убирал там территорию и зарабатывал себе воду, которой я  потом делился с этими парням в подвале. Тогда я их попросил, чтобы, когда выйдут на свободу, передали родственникам обо мне.

 Потом через три дня меня выпустили из подвала, стали подлечивать, и я стал жить наверху в здании вместе с солдатами "ДНР". В плену я был почти две недели.

– Кто были ваши палачи, сколько человек вас били?

– Всего их было человек 10. Один был молодой, высокий, под два метра ростом, ему на вид было чуть больше 20 лет, а командиру лет 50. Это были накачанные мужики, многие, наверное, пришли из спортивных секций.

Знаю, в этом УБОПе среди террористов были и наши бывшие правоохранители, которые оформили больничные и получали еще деньги в Украине. Были среди них и те, кто разговаривал с явным российским акцентом.

Передо мной в этом подвале сидели две девочки, это их флаг мне потом завязали на шею. Там, в УБОПе, в пыточной комнате прямо на обоях  кровью было написано "Слава Донбассу". Девочек мучили, но потом тоже обменяли... Там пол был всегда в крови, орки для пыток применяли садовые ножницы, шнурки, чтобы душить, а меня будили ночью и заставляли эту комнату мыть от крови. Когда я уже жил с солдатами "ДНР" в одной из комнат здания УБОП, часто слышал, как на верхнем этаже в этой пыточной били людей, ломали им ребра, потолок у нас ходил ходуном.

– Каким было ваше освобождение?

– Уже, наверное, на второй неделе моего плена я узнал, что началась кампания по моему освобождению. Рубан (Владимир Рубан – руководитель украинского Центра освобождения пленных, – ред.) занимался обменом пленных. Мне как-то передали, что меня уже ищут.

Потом узнал, что террористы, державшие меня в плену, объясняли, что задержали меня за "финансирование правосеков", короче, сделали из меня какого-то богача.

Перед самым обменом меня возили в Горловку, чтобы я дал там корреспонденткам из Москвы интервью. Они удивлялись моему хорошему русскому. На обратном пути в Макеевку с меня сняли мешок с головы, высадили и приказали идти пешком. Я проходил мимо машин ОБСЕ, но никто мной не заинтересовался.

– Вас освободили. Почему сразу не выехали из Тореза, а остались?

– Когда я вернулся из плена, обнаружил, что дом мой разграблен, была вынесена вся техника, украдены денежные сбережения. Но я был уверен, что этот беспредел в Торезе ненадолго, надеялся, что наши придут, и освободят. Думал, наступит справедливость. И еще боялся, что я фигурирую в списках где-то у террористов, как украинский активист, и боялся, что при выезде на блокпосту при проверке где-то моя фамилия всплывет и я снова попаду в плен. Поэтому никуда не уехал.

Потом стали быстро разворачиваться военные события вокруг Тореза – боевики рядом сбили "Боинг", начались бои под Саур-Могилой. Мой брат выехал с детьми и семьей, а я остался один на два дома – охранять то, что еще уцелело. Да у меня и денег ни копейки не было на дорогу, ведь дом был разграблен.

Наш донецкий пастор Сергей Косяк предлагал выехать как-то, но я не мог. Он потом передал мне 1,5 тыс. грн, я купил мобилку, ею сейчас и пользуюсь. Еще успел буквально в последние дни оформить карточку "Приватбанка", когда уже банк в Торезе штурмовали, и уже не было банкоматов. И на эту банковскую карточку мне стали из Украины помогать – некоторые добрые люди перечислили немного денег, и у меня хоть что-то появилось.

– Как жили в оккупированном Торезе?

– Я под псевдонимом дома писал статьи и репортажи для радио "Свободы", писал соответствующие комментарии на Фейсбуке, рисковал.

Я как-то в социальной сети написал комментарий о ситуации, так моей бывшей студентки муж увидел его и стал угрожать. Потом ночью приходили выбивать мне окна, а брату моему на шахте говорили, что, если я не успокоюсь, меня убьют, потому что один раз меня якобы пожалели, а теперь жалеть не будут. Это было в прошлом ноябре.

Вот так я и жил там в постоянном страхе и предчувствии, что что-то может со мной случиться. Ночи, конечно, не спал, сидел за компьютером, чтобы как-то успокоиться. И, самое страшное, что никакой поддержки там не ощущал и не ждал – люди все уезжали, многие замыкались... Трудно было общаться с людьми, чтобы не выдать себя и опять не угодить в подвал. Страх был постоянно.

Тем более, рядом у нас был карьер, куда боевики пригнали военную технику и устроили полигон с постоянной стрельбой... Там я когда-то собирал грибы, землянику, а сейчас там все разворочено.

Я, конечно, с болью уезжал из дома, вырывал себя буквально. Я уже понимал, что надежды на скорое освобождение Тореза нет, и нужно делать выбор – уезжать.

- А в институте вы все еще работали?

- В октябре 2014 года наш институт, как филиал Харьковского вуза, продолжил функционировать, и я пошел на работу, хотя у меня и сократили сильно почасовую нагрузку. У меня забрали два предмета, и во втором полугодии моя зарплата составляла всего 700 грн. Студенты фактически были все на дистанционном обучении. А вскоре, из-за того, что институт не переподчинялся "ДНР", так как он был филиалом харьковского вуза, его закрыли и всех работников уволили.

Еще я не мог выехать, поскольку никак не мог оформить пропуск. Я попросил пастора Косяка помочь мне вырваться из оккупации. Он помог, но передать пропуск было тоже целой проблемой. Хорошо, что в конечном итоге все получилось.

Я уехал к родственникам под Киев. Выехал сначала в Константиновку, а оттуда на поезде - в Киев. Помогали мне мои украинские друзья-активисты. Благодаря им, было где остановиться после выезда из Тореза и в Донецке, и потом – в Константиновке. Все кормили, помогали, чувствовалось их дружеское участие в моей судьбе. Я вообще думаю, что не смог бы обойтись без помощи друзей-единомышленников.

– Когда, наконец, оказались на украинской территории, испытали какие-то  чувства?

– Когда у меня проверяли документы на нашем блокпосту, военный, проверив, сказал: "Можете идти", - а я спросил: "Куда?" - он рукой показал в сторону Украины. Мне сразу стало легче. Я понял, что я, наконец, вырвался из плена.

Я ведь из подвала флаг этот наш окровавленный забрал в Торезе домой. И мечтал, что наши освободят город, и я его обязательно вывешу. Хотел, уезжая в Украину в июле, с собой взять, но мне посоветовали оставить пока его, потому что на блокпосту боевики могли проверить вещи и тогда... И я побоялся его брать.

Еще не покидает чувство боли за тех граждан Украины, которые остались сегодня в оккупированном Донбассе. Ведь сейчас страшное происходит – огульно обвиняют людей, которые живут там, обвиняют в том, что они предатели. Но нельзя стричь всех под одну гребенку, и там живут патриоты Украины, которые, рискуя своей жизнью, продолжают бороться.

Мы, кто покинули свои дома, хотим освобождения, но... это многим в Украине не нужно. Трудно понять нашу ситуацию, не побывав в нашей шкуре, и сострадания ждать нам не приходится. Ведь все чаще раздается, что надо тем людям блокаду устроить, не пускать, закрыть... это очень обидно... Много людей не в состоянии оттуда выехать. И нельзя их игнорировать, бросать их там. Многие, конечно, просто зомбированы российским телевидением, ведь от Тореза до российской границы всего 15 км, и телевещание оттуда всегда было качественно технически, чего нельзя, к сожалению, сказать о нашем.

– Как у вас дела складываются сегодня?

– Живу у родственников, работы нет. Я когда приехал в Киев, пошел в Минобразования. Министр Квит был на больничном, его заместитель не приняла, отправила к другому заму... Потом пошел в приемную Администрации Президента, написал туда письмо, но пришел мне ответ, что мое письмо перенаправлено в Министерство образования и в Центр занятости. Я это расцениваю, как отфутболивание.

Знаете, я был недавно на Майдане, плакать хотелось, глядя на лица тех, кто погиб. За что? Когда наступит конец этой коррупции в стране, беззаконию?.. Мы все потеряли – и работу, и дом, и смысла сейчас не вижу. Хочется справедливости...

Елена Колгушева, Киев.