"Все жизненное проявляется через физическое: немного футбола, много секса, еще больше насилия" - западные СМИ о Донбассе

Издание "Остров" подготовило обзор западных СМИ о Донбассе. Многое подмечено точно, много спорных утверждений,  многое можно увидеть в ином ракурсе.

"Сообщения о продолжающейся на востоке Украины "скучной" и грязной войне время от времени все еще появляются в западных изданиях, но нового иностранным журналистам сказать пока нечего. За редким исключением. Журнал The New Yorker  посмотрел на эту войну сквозь творчество украинского писателя и поэта Сергея Жадана, который сам родился и вырос на Донбассе. Речь идет о его романе "Ворошиловград", в котором главный герой, Герман, вынужден вернуться в город его детства, чтобы сохранить бизнес загадочно исчезнувшего брата. Приехавший на день, или два, Герман просто остается, все больше связываемый вдруг возникшими чувством долга, принципами и привязанностями.

 Текст The New Yorker появился еще две недели назад, и автору обзора было непростительно его пропустить. "Донбасс — это место хулиганов, — пишет его автор. — Это место, где хулиганы остались. Сам Жадан не остался: как и Герман, он переехал в Харьков. Но его родители и брат, и многие его друзья, остались. Он часто их навещает, даже теперь, когда там идет война. Приблизительно восемь тысяч человек были убиты с начала войны, с весны 2014 года (на самом деле — больше 9,6 тысяч. — ред.). Больше одного с половиной миллиона человек оставили свои дома и стали беженцами. "Ворошиловград", хотя и написанный в 2009 году, стал романом о нашем настоящем, личным посещением давно забытого советского пограничья, которое сегодня угрожает привести к падению Европы".

 "Расположенный глубоко на юго-востоке Украины вдоль российской границы, Донбасс — это постиндустриальный шахтерский регион, известный своими региональными привязанностями, — продолжается статья The New Yorker. — Доминирующий язык тут — русский, хотя украинский тоже распространен, как суржик, — так называют смешение двух языков. В раннемодерный период Донбасс уже был подобием Дикого Запада: дикая степь служила пристанищем казакам, бежавшим от польского гнета; позже он манил преследуемых евреев, религиозные меньшинства, раскулаченных крестьян, преступников, искателей золота — бродяг всех мастей. К двадцатому веку он был "политически неуправляемым… пограничной территорией, где внутренняя жажда свободы, дикая эксплуатация и каждодневное насилие соревновались за преобладание", как описывал его историк Хироаки Куромия в своей книге "Свобода и террор на Донбассе". Во времена Сталина Донбасс стал сценой стахановского движения, соревнования сверхрабочих, способных выполнить пятилетний план за четыре года. Это ускорение времени имело свою темную сторону: даже по сталинским стандартам, пишет Куромия, "террор 1930-х на Донбассе был чрезвычайным"".

 "Сталин умер; сверхрабочие исчезли; Советский Союз пал. 1990-е принесли на Донбасс мафию и олигархию и видели рост местного гопника, обернувшегося клептократом, Виктора Януковича, который в 2010 году был избран президентом Украины. (Янукович, вряд ли случайно, имел общего стратегического советника с Дональдом Трампом, Пола Манафорта, который, похоже, специализируется на PR для бандитов-олигархов с президентскими амбициями.) С тех пор время замедлилось. Заводы были закрыты. В романе Герман возвращается в мир, который остается хорошо знакомым, отчасти потому, что ничего не изменилось. "У меня всегда было ощущение, что после 1991 года люди на Донбассе… не давали времени идти естественным образом", — сказал мне Жадан. Результатом были "черные дыры, зоны временных аномалий"".

 "На этой территории временных аномалий все жизненное проявляется через физическое: немного футбола, много секса, еще больше насилия, — рассказывают в The New Yorker’е. — Материальные объекты, которые Жадан описывает с почти гротескной точностью — деревянные иконы православных мучеников, вымпел Manchester United, пара электрических ножниц Bosch, — выступают как потерянные миры среди лаконичного диалога. Пропадают не только слова. Люди называют Донбасс "Бермудским треугольником", сказал мне Евгений Монастырский, двадцатитрехлетний историк-выпускник университета из Луганска и фанат Жадана: объекты, годы, люди — как брат Германа — пропадают там все время. Многие из тех, кто остается, переживают разнообразные удары. "Мы все хотели стать летчиками, — говорит Герман о друзьях своего детства. — Большинство из нас стали лузерами". Но не просто лузерами, Жадан хочет, чтобы мы поняли, а побитыми лузерами, с торсами, конечностями и лицами в шрамах".

 "Сегодня бывший Ворошиловград находится на территории самопровозглашенной Луганской Народной Республики, формирования, которое, как писал Жадан в 2014 году, "существует исключительно в фантазиях самопровозглашенных "народных мэров" и "народных губернаторов"". Это действующие лица, которые можно с легкостью вывести из его романа: Жадан дает красочные описания мужчин в спортивных костюмах, с растянутыми татуировками, без нескольких пальцев. (Недостающие пальцы — это не часть магического реализма: Вячеслав Пономарев, сепаратист сорока с чем-то лет, который в апреле 2014 года объявил себя "народным мэром" Славянска, не имел двух пальцев на левой руке.)"

 "В "Ворошиловграде" Жадан описывает некое подобие зоны боевых действий на украинско-российской границе возле Ростова: людей в камуфляже и балаклавах, с калашниковыми, берущих при случае заложника или двух. Он описывает повсеместное насилие в период, когда не было войны, — жестокость как фон, принятая как данность. "Знаешь, до войны все это выглядело совсем по-другому: граница с Россией, армейская форма, постоянная готовность к драке, — написал мне Жадан в письме. — В этом не было никакого катастрофизма". (Я писала Жадану на польском о романе, который он написал на украинском, а я читала на английском. Он ответил мне на русском. Вся эту ситуация была очень украинской)", — замечает корреспондент The New Yorker.

 "Балаклавы и калашниковы, и бандитская культура, связаны с бездонной коррупцией. Слово, или, скорее, одно из слов для коррупции в русском языке — "продажность" (в украинском — "продажність"). Оно предполагает понимание, что все и всех можно купить. Характерные связи между продажностью и честностью — это суть Донбасса. Там, где нет доверия к системе, самое главное — доверие в друзьям. Где нет закона, важнее всего личная солидарность. Поэтому важно не то, кто за кого голосует, а то, кто как относится к своим друзьям", — считает корреспондент The New Yorker".