Дворянский род Голощаповых в Сибири был на виду. Еще бы - огромный свечной завод, имения, конюшни... У очередного хозяина всего этого добра однажды родилась внебрачная дочь, признанная отцом. Выросла она, получила приданое и была выдана замуж за управляющего. Так появилась новая семья, а в ней со временем - двенадцать душ детей.

Фотографический обман

Небо смеялось синевой, снег хрустел под ногами. «Как хорошо быть кому-то очень-очень нужной!» - думала Женька, лавируя в тяжелых валенках между сугробами.

Три года назад, ещё совсем девчонкой, она пошла работать в ясли и не уставала радоваться крепким сибирским карапузам. «Ой, какие же они смешные! Представляешь, орут и орут, а как запеленаю и вынесу на веранду - сразу засыпают, - взахлеб рассказывала она матери. - Мороз на улице - ух какой! - а эти кнопки сопят, как ни в чем не бывало».

Мама согласно кивала, не забывая солить сало, очищать большим ножом дубелую шкуру. «Вот бы жених ей хороший попался, - думала, поглядывая на младшенькую. - Девка работящая, красивая: вон какие брови вразлет, да осанка дворянская достались от деда Голощапова. А добрая какая: всё бы кому-то помогала, о ком-то заботилась. Не зря ее соседи кличут Солнышком».

…В семнадцать лет встретила Евгения любовь. Звали его Николай, по профессии был фотограф, а по характеру оказался - не подарок. Но Женя почувствовала это не сразу, а когда переселилась в дом мужа, где ее сначала потихоньку, а потом со всё большим азартом стала грызть свекровь. Не помогло и то, что год спустя родила невестка сына, Колюшку.

«Женька, принеси воды из колодца, сбегай в магазин и расчисти дорожку к дому!» - сыпались поручения. Будто батрачку в дом взяли! Дворянская кровь вскипала, но Солнышко терпела. Совсем невмоготу стало, когда муж начал выпивать.

- Да он и раньше- то трезвенником не числился, - «успокаивали» ее соседи. - Просто на свиданки под мухой не приходил: уж больно ты девка красивая, льстило ему, что запала на него.

Бунт дворянки

Маленький сынишка требовал мамку… А свекровь - невестку.

- Женька, - иди мне волосы почеши! - звала, укладываясь на лавку.

- Мам, мне малыша кормить надо… Давайте после!

- Это я-то после!? - аж приподнималась на локтях недовольная свекровь. - Это пусть он - после… Да угомони ты его! Я дремать буду...

Сидит Евгения, чешет волосы, плачет, а свекровь от удовольствия аж храпит. «Господи, когда же это кончится! - причитает про себя молодая мама. - Расти, мой сыночка, будешь мне в старости подмога, защита от лихих людей!».

- Откр-р-рыва-а-ай ворота! Муж идет!

Николай ввалился в дом, обдав его морозным воздухом и перегаром. Натужно крякнул, высморкался на половичок и, развалившись на лавке, по барски выставил ноги:

- Обувку сними!

Сцепив зубы, Женя стала тащить на себя сапог. А муж взял и лягнул её! Он не засмеялся, а загоготал, обдувая запахом сивухи и соленых грибов. Этого дворянская внучка стерпеть не могла! Вскочила на ноги да ка-а-ак влепила мужу звонкую оплеуху! Тут он совсем озверел: «В моём доме, да меня же по морде!?». Избил и выгнал на мороз.

Вскоре Евгения собрала вещи и уехала с шестимесячным ребенком из Сибири к сестре… в Донецк.

Барачное бытие

Поселилась поближе к родственникам, на Семеновке. Там сейчас памятник огромный стоит воинам-освободителям, а раньше - сплошь бараки были. У сестры самой двое деток, когда ещё за племянником приглядывать? На подмогу приехала мама... А Солнышко пошла в шахту. Это когда ещё женщин из забоев на поверхность подняли! А на Женю и опоры рушились, и породой ее засыпало. Ломаная, измученная: лечь бы, кажется, да и уснуть вечным сном на шахтной глубине. Но нельзя - дома сыночек ждет, мать все глаза проглядела... Придет в барак с ночной смены, ляжет спать, а Коля уж тут как тут - грудь ищет. Потом мама зайдет, перевернет дочь на другой бок и малыша переложит: соси, кроха, набирайся сил.

За Женей, которую на донецкой земле стали звать Сибирское Солнышко, кавалеры табуном ходили. Брови соболиные черные, волосы как вороново крыло, глаза зеленые, стать удалая. Происхождение в туесок не спрячешь! Вот только не до амуров ей было: жила для сына и мамы.

Район, в котором они обитали, пользовался дурной славой. С горожан там шапки да украшения снимали на раз-два. Редкий местный пацан уберегся от уличного влияния. Среди таких редких оказался и сын Евгении. Честный, принципиальный парнишка вырос. Боксом занимался, сигаретой не затянулся ни разу…

- Мам, а, правда, что нам квартиру дают?

- Правда, сыночек…

- А где?

- В хрущевском доме, в Киевском районе. Аж две комнаты! У тебя будет своя, а мы с бабушкой в другой!

Олюшка-зорюшка

Сын уж и отслужил, и первое повышение на ДМЗ получил, и женился. А сибирячка - в одной поре! Время не властно над людьми, которые живут не для себя. Родилась у Евгении внучка, она и помолодела! И на танцы с Олюшкой, и в школу. Каждое лето везла бабушка свою кровинку на море. Да с размахом - на полтора-два месяца.

И всё бы хорошо, да как-то достала Олюшку-зорюшку, как называла бабушка внучку, вот какая беда. Баловались мальчишки во дворе, мучили лягушку, а потом взяли и засунули её малышке за шиворот. У девочки расширились глаза от ужаса! Она пронзительно завизжала и … описалась от страха. Рванула спасаться к бабушке, а навстречу огромная овчарка. Мимо пробежала, не тронула. Но девочка, перепугавшись, стала сильно заикаться.

И пошла Евгения с внучкой по врачам. «Вы работайте себе, я управлюсь», - объявила родителям Оли. И ведь управилась. Да только не посредством официальной медицины, которая спасовала. Повезла внучку к «бабке». Это сейчас развелось потомственных и не очень целительниц как муравьев, а раньше их было наперечет. Помогла та девочке, вылечила недуг. Вздохнула с облегчением и Сибирское Солнышко.

Визит в прошлое

Четверть века спустя, отправилась Евгения на родину (тремя самолетами, а обратно - четыре дня в поезде) к брату в гости. И Оленьку с собой взяла. Заглянула и к бывшей свекрови.

- Ой, правнучка у меня какая! - заголосила та при встрече. - И ты, Женя, хороша: глаза не выцвели, только седины немного… Но тебе идет. А Колька-то мой хоть и женился после тебя, и детей нарожал, да умотал за тридевять земель. Бросили меня, старуху, все. Некому даже дров наколоть… Оставайся, Женя, дом на тебя перепишу! - встрепенулась вдруг она. - Зла ведь за старое не держишь?

- Да что вы, мама. Быльём все поросло. А жить я буду около сына и с невесточкой, мы - не разлей вода! - и, не удержавшись, кольнула. - Я сноху берегу, а внучкой надышаться не могу. Чтоб она у меня плакала иль кричала - ни-ни.

Сказала, а сама вспомнила, как недавно хлестала внучку нещадно. А вышло вот что.

Вывела бабушка Олю на улицу. Та разыгралась с подружками: прыгали с кочки на кочку, со льда на сугроб. Вон картон какой-то покрылся инеем. Скок и … по пояс в ледяную воду. Дом там раньше был с глубоким погребом. Снесли хибару давно, а яму водой залило. Какой-то «доброхот» ее картоном прикрыл. Вот туда-то девочка и влетела!

Плохо Евгения помнит, как бежала, прижимая к себе дрожащую внучку в тяжелой намокшей шубе. «Только бы не простыла, только бы не захворала!» - стучало в висках.

Родители с перепугу не могли найти ни спирта, ни водки для растирки. Плеснули в ковшик самогон, поставили подогреть, а он и вспыхнул синим пламенем! Чем растереть ребенка? И Женя, никогда не бившая внучку, стала лупить ее ладошкой. Девочка орет, извивается и… согревается. Когда страсти утихли, они обнялись и уснули на старом диване. У Оли даже соплей не было.

…Помогла Евгения бывшей свекрови по хозяйству, повздыхали, поплакали, да и простились - теперь уже навсегда.

«Генеральша лифта»

Внучка росла, в бабушке нуждалась всё меньше. И пошла Евгения работать в больницу.

- Мне бы образование в свое время получить - врачом стала бы, - вздыхала.

Однако даже работу лифтера она умудрялась совмещать с… врачеванием людских душ. Поплакаться в жилетку тете Жене шли все: от санитарки до профессора.

- А ты, Катерина, о муже подумала, о ребенке? Этот кобель выпишется завтра и забудет тебя, а супруг не простит.

- У вас сейчас такой возраст, Дмитрий Сергеевич, что пора делать выводы, но ещё можно изменить планы. Не разводитесь с женой, повремените, может всё наладится.

И обдумывали ее слова, и одумывались… И от всей души благодарили «генеральшу лифта».

Ценили Женю и за хозяйственность. Всегда-то у нее чисто, на тумбочке цветы. Еще и замечания уборщицам сделает: то холл плохо вымыли, то окна не протерли.

…Единственная внучка вышла замуж и родила правнучку Евгению. И опять сибирский характер не подкачал: с колясочкой погулять, кашу сварить, на молочную кухню смотаться. Прабабушка Женя была, как пионер, - всегда готова!

- Это моё продолжение, кровинка моя, - радовалась новому члену семьи. - Вот меня не станет, а она расцветет, будет жить лучше, чем я. И мне, где бы я тогда ни находилась, будет радостно и хорошо.

Секрет ее молодости

…Небо смеялось синевой, нелепый весенний снег хрустел под ногами.

- Нужно новые сапоги покупать, еще не мешало бы пальто зимнее. Из косметики, парфумов чего. У женщины всегда должны быть дорогие мелочи: утренние и вечерние духи, кремы разные... Вот подкоплю денег и…, - твердила себе семидесятивосьмилетняя Евгения, прекрасно зная, что опять потратит пенсию на правнуков. Их у неё уже двое.

Бабы-ровесницы ей завидуют. Они - что мумии, а эта сибирячка, ты гляди, не стареет.

- Счастливая, ты Женька! Сияешь вечно, что солнышко. Не стареешь! Подтяжку, что ль, сделала? - не утерпев, ляпнула однажды Марья Семеновна.

- Дура ты, Маша! - отрезала остроязыкая Евгения. - У меня ведь все кости болят, слышу-вижу плохо, три инфаркта перенесла. А ты про подтяжки… Что, «Портрет Дориана Грея» не читала?  Экая отсталая… Но слыхать-то, наверное, слыхала, что лицо и глаза - зеркало души. Ладно, бывай, мне за «бочковым» молоком бежать надо. Творог у внучки из него сказочным получается. А машина, слышь, уже бибикает.

И она пошла, что пава, аккуратно огибая плавящийся в лужи снег и снующие по двору машины.

- Надо же, подтяжки, - фыркала про себя. - Эх, Маша, Маша. Всё куда проще: надо просто жить не для себя, а для любимых людей.