Бессонную ночь провёл наш корреспондент в одном из потаённых уголков Донбасса, где от обстрелов прячутся шестеро взрослых и один ребёнок, который на восьмом году жизни научился варить первоклассный борщ.

Пристанище беглых - байрачный лес

Не следует плевать в лицо тому, кто утверждает, будто бы Донбасс представляет собой слегка разбавленный рахитичной зеленью промышленный пейзаж. Что, спрашивается, взять с человека, который за горными отвалами и терриконами не сумел увидеть островок байрачного леса, рукотворное озерцо на опушке и факел осины, робко освещающий дорогу приближающейся осени.

Осины призрачный свет.

Правда, сегодня далеко не каждому позволено пройтись едва приметной тропинкой, которая деликатно огибает сиенитовые останцы и дубы, чьи корявые кроны свидетельствуют о вековом противостоянии суховеям Дикого поля. Разве что, если вам удастся уговорить добровольного хранителя здешних мест, бывшего колхозного завгара Леонидовича...

Несмотря на давнее знакомство, он допустил меня в свои владения лишь после торжественного обещания - не фотографировать его людей и не разглашать координаты потаённого места, чью тишину периодически нарушает привязанный за лапу к колышку петух Петр Петрович.

- Рыбака на том берегу, надеюсь, можно запечатлеть? А заодно с ним озерцо, осину, вот этот гриб?

- Сколько угодно, - великодушно позволил провожатый. - Рыбак чужой, к исходу вечерней зорьки он смотает удочки. Гриб мы обязательно зажарим на костерке. А чтобы ему не скучно было на вертеле, подыщем «компаньонов». Что же касается природы, то ваше желание я только приветствую. Пусть люди знают, что Донбасс богат не только полезными ископаемыми... Лишь бы дождик не испортил фотосессию.

Чужой рыбак.

Похоже, слова хранителя байрачного леса докатились до небес. Дикой кошкой по кронам пробежал ветерок и мелкое серебро окропило успевшего запеленаться в полиэтиленовый дождевик рыбака.

- А вот и наш схрон, - объявил шедший впереди Леонидович. - Люди, почему до сих пор не поставлена большая палатка? И не повторите прошлую ошибку... Растянули между деревьями палатку вверх тормашками. И потом удивлялись: как же так получилось?

Картошка в углях от Елизаветы

Сказано слишком громко. Леонидович окрестил схроном то, что больше напоминало бивуак среди столетних дубов, где расположилась компания из шести взрослых и одной юной особы лет восьми от роду.

- Дочь племянницы моей жены Светки, - вполголоса объяснил хранитель байрачного леса. - Спилась и скурвилась ниже плинтуса... Вот мы и забрали. Хотя и обстреливают нашу Причепиловку безбожно, но зато накормлена и присмотрена. Собственно, ради девочки мы и перебрались сюда из сырых подвалов. Война закончится, удочерим...

- А как же мама? - чутким зверьком встрепенулась малышка. Светлоголовая, как ромашка, глаза, словно утонувшие в буйных травах цветки цикория.

- Господи ж, боже мой, - вздохнул Леонидович. - Услышала... Не колотись Лизавета, и маму заберём. Только стрелять перестанут, сразу и заберём... Никак не пойму, - зашептал мне в ухо, - почему дети так привязываются к неблагополучным родителям? Может быть потому, что они более сострадательнее нас, взрослых?

- Лизонька, - позвала от палатки полноватая женщина, чья зелёная косынка и плавная поступь придавали ей сходство с лесной феей на пенсии. - Иди, милая, завяжи вот тут узелок... Она у нас умница. Такой борщ по своему рецепту сварила...

- Я, когда вырасту, - отозвалась девочка, - коком на корабль наймусь. Буду много зарабатывать денег и вам отсылать. Чтобы голодные не сидели.

- Господи, - снова вздохнул Леонидович и смахнул со щеки пробившуюся сквозь листву каплю влаги. - Мы и так не голодные благодаря тебе. Борща дважды добавку просил... Кстати, что порекомендуешь на ужин?

- Картошек на углях. Только каждую надо разрезать, сделать углубления для сала и обернуть фольгой. Чтобы спеклась по-быстрому, надо накрыть старым ведром и обложить его горящими полевиками. Это меня дядя Витя, который мамке водку носит, научил.

Тягостная, как вода омута, из которого только что вытащили утопленницу, тишина зависла над байрачным лесом. Лишь в тёмном провале оврага шепелявил невидимый сверху ручеёк, да жестяным шорохом откликалась на прикосновение засыпающего дождика листва.

Рукотворное озерцо на опушке.

Кошки эвакуироваться отказались

Леонидович по очереди знакомит меня с остальными обитателями схрона:

- Прошу любить и жаловать... Лариса Николаевна и Родион Захарович. Учителя на пенсии. Физика и труд. Супруги Олефиренко. Доярка и зоотехник. Безработные. На хозяйстве три коровы... Были три коровы. Положило одним снарядом. Лен, когда это произошло?

- В начале мая. Как раз в Донецке раздобыли доильный аппарат. Вернулись домой, а скотина при последнем издыхании, - оставшаяся не у дел доярка ответила таким отстранённым голосом, будто речь шла о событиях русско-японской войны девятьсот пятого года.

- Ну и мы со Светкой и Лизонькой. Тоже жители Причепиловки. Остальные разбежались по белу свету вскоре после того, как на околице прилепили блок-пост... Чуть не забыл, - хлопнул себя по лбу безработный завгар, то ли комара зашиб, то ли на память пожаловался. - Братья меньшие - собачонки от нас ни на шаг. Сейчас, поди, лесом шастают, к ужину вернутся. А ещё имеется Пётр Петрович. За лапу к колышку привязан. А кур, как и коров, частью дорезали, частью закопали.

Только здесь я заметил солидных размеров птицу с похожим на половинку радуги хвостом.

- Что ж кошек с собой не взяли?..

- Эвакуироваться категорически отказались, - подал голос зоотехник Олефиренко. - Что и подтверждено исцарапанными руками присутствующих. Теперь в Причепиловке из живых душ только кошки и военные ночуют.

Видел я эту Причепиловку. Три десятка отбежавших за село домов, половина крыш исхлёстана стальным градом, блокпост в обрамлении снарядных воронок. Ещё пирамидальные тополя без маковок и раскачивающиеся над обугленными обочинами провода магистральной электролинии.

- Поначалу, - продолжает бывший завгар, - обстрел пережидали в подвалах. Но что это за жизнь, Господи ж, Боже мой... Живьём в могильный склеп. Хотели с другими уехать, да надежда всё ещё теплится: а вдруг прекратится этот бардак?

Там ведьмы водят хороводы

Утром мои новые знакомые возвращаются в село. По пути делают остановку у магазина, чтобы запастись продуктами и зарядить мобильные телефоны. Заодно расспрашивают о событиях в большом мире, делятся новостями местного разлива. Когда ночуешь под открытым небом, всё видно и слышно.

В дальнейшем действуют по обстановке. Имел место ночной артналёт - устраняют повреждения, стаскивают на кучи срубленные осколками яблоневые ветки, ночь выдалась спокойной - собирают огородину, маринуют в зиму помидоры. Словом, живут по заведённому ещё до войны распорядку.

Ну а ужинают при свете костерка, чьи всполохи воспроизводят на экране ночи феерические пляски. Глядя на них, невольно начинаешь верить в лесовичков, водяных и ведьм, которые водят хороводы, оседлав растрёпанные вдрызг мётлы.

Часам к десяти пляски поутихли. Похрапывал народ в палатке, вернувшиеся с прогулки псы сонными глазами следили за тем, как Пётр Петрович устраивается в сухой траве. Засыпал и костерок. Оставались двое, Леонидович и гость. Первому возбранял почивать статус добровольного хранителя здешних мест, я же приехал за полторы сотни километров не ради отдыха на природе.

- Как жить дальше планируете? А, Леонидович? Холода ведь не за горами.

- Отправлю Светку с Лизонькой к родственникам на Кубань. Остальные тоже пусть уезжают. А сам вырою землянку и буду зимовать, - ответил, словно сорвал бинт с незажившей раны. - Поймите, товарищ журналист, не могу я физически уйти далеко от построенного вот этими мозолями дома. Знаю, ничем не помогу, если будет прямое попадание, а всё равно не могу...

Я промолчал. Совершенно нечем было утешить человека, у которого уже не осталось сил, чтобы обзавестись новым жильём.

Затрудняюсь сказать, сколько было выкурено сигарет и выпито кружек заваренного на костерке чая, но, когда я вознамерился поднести к глазам циферблат наручных часов, проснулся Пётр Петрович. Он, наверное, ожидал, что ему тут же ответят другие петухи, но звонкое эхо без остатка исчезло за измордованным рукотворными зарницами горизонтом.

- Что, мамочка, - послышался детский голосок из палатки, - тебе опять плохо? Может, водички подать? Или пива?..

- Всё хорошо, Лизонька, все хорошо, - отозвалась лесная фея. - Спи, милая.

И снова тишина. Лишь над пропахшей полынком степью плескалась ночь. Беспросветная, скорбная, словно вдовий платок.

Гриб-одиночка.