На вокзале в тупике

Железнодорожный вокзал, а вместе с ним и само Дебальцево медленно остывали на перекрёстке семи ветров. Ещё дымился остановленный прямым попаданием танк, казались горячими вырванные снарядами куски железнодорожных шпал, дотлевало в развороченной пасти придорожной харчевни разномастное тряпьё, но на город уже пало погребальное покрывало зимних сумерек.

Ощущение стужи усиливал хруст измельчённого стекла на перроне и свободно разгуливающие по залу ожидания сквозняки. Они игрались в кошки-мышки с пакетами из-под сухих пайков, пахнущими кислой капустой автоматными гильзами, и вновь выплёскивались наружу через скомканные жалюзи ослепших окон, чтобы сыграть на струнах перепутанных проводов прощальную мелодию.

Вокзал Дебальцево.

За стойкой разгромленного станционного букета в позе истомлённых тягомотным ожиданием пассажиров перекуривают двое автоматчиков. Один из них, не поворачивая головы, интересуется, что ищет в этом царстве сквозняков посторонний гражданин?

- Зашёл узнать, когда отправляется ближайший поезд на юг. Хочу, понимаешь ли, уехать туда, где тепло, а главное - не стреляют.

- Шутить изволите? - удивился автоматчик. - Ну так и мы согласны отогреться после ночлега в норе-землянке. Только обстоятельства и окружающий микроклимат не позволяют.

Молодой человек обвёл рукой в прохудившейся на костяшках перчатке зал ожидания, словно впервые заметил нагромождение сдвинутых с насиженных мест полукресел и гору отбросов под окошком билетной кассы.

Сгорела хата, пусть забор горит

Перечёркнутый дорожный указатель «Никишино» соответствует действительности. Со своей стороны тоже могу подтвердить - село практически стёрто с лица земли. А то, что уцелело пригодно исключительно для обитания сквозняков, кладбищенских сычиков и травы запустения - чернобыльника.

Главная улица Никишино.

Наша колымага с трудом протискивается железным ущельем при въезде, по обеим сторонам которого громоздится изуродованная техника, но в самом его устье дорогу перегораживает боевая машина пехоты. Возле неё скребут затылки двое служивых из трофейной команды.

- Вот, - зло говорит один из них, молодой ещё человек с бородой древнего старца. Под ногтями и на стоптанных башмаках окопная грязь. - Вчера считались царицей полей - мотопехотой, а сегодня, по милости начальства, оказались в реаниматорах... Эта чёртова железяка поначалу завелась, но тут же заглохла посреди улицы. Сколько всего досталось трофеев? Да кто ж их считал... Ладно, отцы, попытайтесь проскользнуть у нас по корме.

Совет исполним лишь после физических усилий. Свободное пространство усыпано осколками и поверженными штакетинами, из которых торчат хищные гвозди.

Нарушая ход повествования, признаюсь - встреча левого заднего колеса с посторонним предметом всё же состоялась. Произошла она у наполовину скошенной «Градами» полезащитной полосы полтора часа спустя.

Но вернёмся в Никишино, точнее - на пепелище. Прочесали село из конца в конец, но так и не обнаружили уцелевшего дома, а из гражданского населения попался лишь один человек. Назвался Владимиром, взгляд отрешённый.

Хозяин пепелища Владимир.

- Никак не могу поверить, что это мой дом, - сокрушённо признался абориген. - Здесь в одночасье всё стало неузнаваемым. Даже запахи. Из прежней жизни только собаки. Непостижимо: как они ухитрились не сгинуть в этом аду?

Под занавес нарвались в Никишино на неприятность в облике дамы предпенсионного возраста. Седая косица мышиным хвостиком торчит из-под военного картуза, в поясной кобуре тяжеленный пистолет:

- Кто такие? Как проникли в зону боевых действий?

Связалась по рации с какой-то «Астрой», доложила о шастающих по селу подозрительных субъектах: «По документам - журналисты, но я бы устроила допрос с пристрастием».

- Пусть катятся к чёртовой бабушке, - хмыкнула «Астра». - Но скажи, что в вашу сторону пробивается группа из пятидесяти штыков. Возможно, будет сшибка.

Предупреждаем Владимира о грядущей опасности и предлагаем вместе с нами уехать в более безопасное место. Но тот решительно отказался:

- Как говорил мой дед: «Сгорела хата, пусть и забор горит».

Война отбирает жизни и души

Вернувшийся на пепелище житель как в воду глядел. В самый разгар шиномонтажных работ слева по борту, где холодное небо подпирали деревья полосы отчуждения, ударили автоматы. Издали казалось, что там за рельсами железной дороги, на ворохе сухого хвороста пляшут дикие свиньи.

Затянув по-быстрому шпильки крепления, в аварийном порядке покидаем негостеприимный перекрёсток... чтобы спустя четверть часа вновь подвергнуть риску колёса нашей колымаги. Участок дороги второстепенного значения на стыке с главной магистралью усеян не только останками реактивных снарядов, а и рваными кусками того, что ещё недавно называлось военной техникой.

Несколько танков, боевых машин пехоты и грузовиков уцелели и теперь их растаскивают из общей свалки при помощи тягача. Ищу старшего трофейной команды, чтобы выхлопотать разрешение на съёмку. К немалому удивлению, им оказывается также женщина. Назвалась по отчеству - Александровной, но это, похоже, исключительно ради солидности. Уж больно молода.

- Фотографируйте на здоровье. Только в укрепрайон не углубляйтесь. Нет, понимаете, настроения оправдываться перед начальством по факту подрыва журналистов на мине-растяжке. А в провожатый дам Олега...

Олег, в противовес командирше, настроен мрачновато, чему, впрочем, имеется оправдание. На той неделе похоронил сестру и тётку, а позавчера собственными руками копал могилу для товарища по оружию.

- Лежали, - цедит сквозь зубы провожатый, - на мёрзлой земле, как те двое в придорожной канаве... Когда смотрели документы, то нашли детские послания с приказом: «Возвращайтесь живыми». А их привезут в деревянных «бушлатах»... Почему не предаём земле? Пусть этим занимаются сбежавшие с поля боя их командиры. Нам недосуг, слышите - громыхает в той стороне...

Приказ - «Вернуться живыми» - выполнить не смогли.

В глазах его нет ни злости, ни сострадания. Похоже, война убила эмоции. Точно так же некогда обожаемая дамами старшего поколения перекись водорода выжигает естественный цвет волос.

Мой спутник хотя и бродит земными тропами шестой десяток лет, но с эмоциями у него в порядке. По крайней мере, не смог скрыть подступившую к языку горечь:

- У тех двоих в придорожной канаве отобрали жизнь, а у этого - душу. И сколько их, ходячих мертвецов, оставит нам война?

Олега мы вспомнили ещё дважды. Во время поездки по Дебальцевскому железнодорожному вокзалу, и когда заблудились в Углегорске. Дорогу спросить было не у кого, а довоенная географическая карта явно не годилась в качестве путеводителя по разбитому до неузнаваемости городу.