Последние три года Михаил и Эльза Халаджи живут в Снежном. Восемь десятков лет жизни позади, полвека из них супруги - в Комсомольском. Переехали в шахтерский город поближе к сыну, и Михаил Алексеевич страстно увлекся бытописанием, излагает свои мысли и житейские впечатления в прозе и рифме. А рассказать потомкам ему есть о чем.

Репрессии прошли по семье

Еще до войны Михаил Халаджи окончил шесть классов в школе, где первые три года даже изучал язык своих предков - греческий. А когда учителей репрессировали, подозревая их в намерении создать в Приазовье греческую автономию, не пришлось ни учить язык, ни тем более говорить на нем. До сих пор он помнит имена преподавателей: Анастасия Ефремовна и Вера Георгиевна были арестованы в 1937-м. Из тех знаний греческого остались крохи, а ведь так сложилось, что и немецкий довелось учить (это в школе), и немного румынский, когда в войну в селе, где жила семья, хозяйничали румыны, и английский в техникуме.

В большой семье было пятеро детей. Мама в овощеводческой бригаде работала, папа - трактористом. Деда, как «разлагателя колхозов», осудили и расстреляли в том же 37-м. Когда началась война, отца по брони не мобилизовали, он должен был эвакуировать сельхозтехнику. Но, уйдя с тракторами и комбайнами на восток, вскоре вернулся: на переправе через Дон скопилось много техники, люди шли сплошным потоком. В первую очередь пропускали военных. Начались бомбежки, пришлось всё бросить и уходить кто куда. Отец - домой.

«Приходи на свидание, только без опоздания» - так подписана эта фотография с Эльзой, датированная апрелем 1953 года! Поразительно красивая пара!

Семья, как могла, готовилась пережить оккупацию, забивала амбар зерном, не убранным с поля, «повезло» запастись мясом.

- Через наше село гнали отару овец. Охраняли их собаки, но овцы норовили разбрестись и к нам во двор заскочили, - вспоминает Михаил Алексеевич, - овчарки выгнали почти всех, но несколько забились в сараюшки… Так мы потом порезали их - и в бочки с солью. Но жили всё равно очень трудно. Помню, собирали за румынами и немцами окурки, вытряхивали из них табак, обменивали на еду или продавали его мужикам. Они ведь даже люцерну курили.

После освобождения села отца арестовали за то, что не сумел сохранить технику на донской переправе. Судила его «тройка». Дали восемь лет. Он так и погиб на лесоповале на Кольском полуострове. Правда, по окончании войны разобрались, что к чему, а человека-то сгубили…

Искал в Донбассе уран

Такие жизненные перипетии могут окончательно согнуть. Но Михаил Алексеевич из тех, кого трудности только закаляют. Окончил после войны семилетку - и в Донецк (тогда еще Сталино), в ФЗО. Утром учились, после обеда восстанавливали корпуса самого училища и разбомбленного металлзавода. Пошел учиться в металлургический техникум, да пришлось его бросить: дома с голодухи все опухли, надо было помогать. Он и так старался все хлебные корочки на сухари сушить и отвозить домой, довольствуясь в столовой лишь супчиком-баландой.

Дома устроился работать на разведке доломитного карьера в геологоразведочной партии. Это и определило всю его судьбу. Уехал учиться в геологоразведочный техникум. Приняли его на второй курс, он же первый успел окончить.

Исколесил за три года отработки после учебы мастером разведочного бурения весь Урал, искал бокситы под Архангельском, железную руду и никель в Казахстане. А домой тянуло. И уже в конце пятидесятых устроился в Приазовскую геологоразведочную экспедицию. Именно его бригаде довелось первой разведывать урановое месторождение между Стылой и Николаевкой. Правда, оно оказалось не промышленной категории, шахту затампонировали. Но о том, что они тогда искали, Михаил узнал позже: экспедиции были засекреченными, керны просто забирали на исследование.

А потом, работая в тресте «Огнеупорнеруд», разведывал известняки, глины, доломит. Попутно богатые недра Донетчины отдавали геологам цирконий, золото и серебро. Правда, в основном, всё в тех же не промышленных объемах.

- Мы пробурили куст скважин для добычи и использования в бытовых нуждах газа на некоторых шахтах Донецка, - рассказал Михаил Алексеевич, - но дальнейшие работы были при-остановлены. Ведь это был конец восьмидесятых- начало девяностых годов. Разваливалась и страна, и промышленность.

С красавицей супругой он вместе уже 55 лет. Всю жизнь проработала Эльза Евгеньевна участковым терапевтом в Комсомольском, где семья прожила более полувека. Знают они друг друга еще с детства. Михаил заприметил Эльзу, когда она на школьном вечере прочла «Белеет парус одинокий…». У них два взрослых сына - оба экономисты, работают в угольной отрасли в Снежном и Луганске. Четверо внуков и два правнука подрастают. Чтобы не оставлять родителей одних, младший сын забрал их к себе в Снежное.

И сапоги тачать, и стихи сочинять горазд

Чем заняты супруги? Эльза Евгеньевна - в заботах по дому. А Михаил Алексеевич вообще-то умеет всё: крыть крыши и рисовать, писать стихи, мастерить скамейки, тачать сапоги, вычинять шкурки и шить шубы…

Сейчас в нем основательно проснулась творческая натура. В принципе, занятие литературой, рисованием его «преследовали» всегда. Пытался в юности писать стихи, но кочевая жизнь, заботы о семье не давали простора. Толчком послужила поездка на Кавминводы,  а  также путешествия по лермонтовским местам. А может, и тот «парус одинокий» с далекой школьной вечеринки?!

Жизнь пенсионера позволяет заняться тем, что тлело внутри. И, как говорится, процесс пошел: руки потянулись к перу, перо - к бумаге. Сыновья помогли Михаилу Алексеевичу выпустить пять сборников стихов, две поэмы и роман в стихах «Любовь и власть».

«Вдячні за небайдужість»

Но не только поэзия его волнует. Михаил Халаджи считает, что вполне может поделиться  наблюдениями и советами с окружающими и даже с властей предержащими. Он не ленится писать местным властям, президенту и в Кабмин о том, как обустроить жизнь. И конкретные предложения излагает. Например, как в сельском хозяйстве использовать энергию воды, как развивать животноводство. Получает отовсюду благодарные вежливые ответы, типа «вдячні за небайдужість».

Это не охлаждает пыл Михаила Алексеевича. В надежде, что к его советам прислушаются, он продолжает рассылать свои рацпредложения, как он их сам называет.

А живопись забросил. Он ею занимался, когда серьезно приболел и вынужден был оставить геологию, даже работал художником-оформителем. Для души писал портреты, пейзажи, картинки с натуры. Вот себя изобразил на рыбалке, это тоже одно из его увлечений.

Самое поразительное в Михаиле Халаджи, это его неравнодушие ко всему, что происходит. Кто-то от телевизора не отлипает, а наш собеседник - от компьютера, на котором сейчас заканчивает эссе о том, что произошло со страной, начиная с коллективизации. Это видение истории нашего земляка, гражданина страны, который вместе с нею пережил столько, что на несколько жизней хватило бы. И с ним трудно не считаться.