Существует поговорка: «Когда гремят пушки, музы молчат». Так оно в общем-то и было во время второй мировой войны в Европе, за исключением одного сурового и жестокого противостояния - фашистской Германии и Советского Союза. Молчания муз здесь не было. Они от пушек не отставали.

Короткие жизни освободителей

Мы идем, отбивая шаг.
Пыль Европы у нас
под ногами.
Ветер битвы свистит
в ушах.
Кровь и ненависть.
Кровь и пламя.
Этому нужен был ответ, и он нашелся у нас...

Помнится, после освобождения моего села в марте сорок четвертого к нам отвели для пополнения поредевшую в боях воинскую часть. А в нашей хате устроился на это время совсем еще молодой лейтенант по имени Борис. У него в походной сумке был журнал «Знамя» за 1943-й год. Он потом этот журнал оставил у нас. И вот тогда-то я впервые и прикоснулся к военной советской поэзии.

Была в том номере опубликована подборка стихов Семена Гудзенко. Кстати, до войны он состоял в харьковском литобъединении, которым руководил тогда наш покойный профессор-литературовед Илья Стебун.
Напоминали те стихи раскаленное от стрельбы оружие.

...Но мы уже не в силах
ждать.
И нас ведет через траншеи
Окоченевшая вражда,
Штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким, и потом
Глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь
чужую.

Было там и отличное стихотворение, которое начиналось словами: «Мы не от старости умрем. От старых ран умрем». Себе же и напророчил короткую жизнь, потому что сказанное слово очень часто может материализоваться и становиться вещим, особенно у людей талантливых. К сожалению, он предсказал не только свою участь.

Роман запевалы и медсестры

Когда я поступил в Литературный институт, успел еще застать в нем на старших курсах бывших фронтовиков. Был среди них и Сергей Орлов. Носил он пышные рыжие бакенбарды, и шло это у него не от пижонства. Ими он прикрывал обожженные на войне багровые щеки. А случилось с ним то, о чем сказано в посвященном его памяти стихотворении Михаила Дудина:

Из чрева подбитого танка
Он выполз последним в огне.
И треснула башня,
как банка,
И снег закипел на броне.

Не было такого советского поэта, который бы смог написать больше, чем Сергей Орлов, во время коротких передышек между боями. И всё это он потом сфокусировал в стихотворении с почти космическими строками:

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья,
солдат простой
Без званий и наград.

Уже далеко-далеко после войны мы вместе со сверстником Николаем Старшиновым  отдыхали и что-то писали в Коктебеле. Помнится, когда он приходил на пляж, всё возился с ногой, простреленной в бою. Грустно мне было слушать его рассказы о своей чуть ли не эпохе, которую он ласково называл междужёньем.

Первой его женой была  Юлия Друнина. Семнадцатилетней девушкой она добровольно ушла на фронт. Красивая и обаятельная, стала там душевной медсестрой и где-то между боями встретила тоже, как и она, пишущего стихи пулеметчика и ротного запевалу Николая Старшинова.

Юлию Друнину можно цитировать и цитировать, хотя бы потому, что другой поэтессы с такой судьбой в мире не было.

Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь.
Горящие болота.
Мертвые шинели на снегу.
Я принесла домой
с фронтов России
Веселое презрение к тряпью -
Как норковую шубку,
я носила
Шинелку, обгоревшую в бою.

И никто никогда не узнает, почему такая замечательная пара - Старшинов и Друнина - вдруг распалась. Но опять же никто не знает и того, почему разведенные люди так и не разлюбили потом друг друга. Об этом напомнил Николай Старшинов в одном из поздних своих сборников стихов, который открывался факсимильными строчками:

Я впервые тебя увидел
Не в арктическом
дальнем краю,
Не в сражающемся Мадриде,
А под самой Москвой, в бою.
Великая миссия

А вот такие строки принес с фронта поэт более старшего поколения Сергей Васильевич Смирнов:

Ты сдался русским
у Великих Лук,
Голодный, обмороженный
и длинный.
Я вижу дрожь твоих
поднятых рук,
Твою шинель,
испачканную глиной.
И ты, наверно, помнишь
до сих пор
Солдата со звездою
на ушанке,
Который вместо выстрела
в упор
Тебе подбросил хлеба
полбуханки.

Какая пропасть лежит между этими стихами и теми, которые я привел в самом начале этой статьи! И всё потому, что это не просто стихи, а настоящая миссия нашей поэзии военных лет. Ради этой великой миссии 54 советских поэта сложили головы на той войне. Среди них и наш земляк,  Герой Советского Союза Борис Котов. Не осталось никаких свидетельств о том, написал ли он что-нибудь перед тем, как форсировать Днепр под Каневом и там же погибнуть.

По-разному встречали свой смертный час поэты. Так, Муса Джалиль погиб в моабитском концлагере, откуда чудом дошла до потомков написанная им поэтическая тетрадь. А разве можно придумать страшнее смерть, чем та, которую принял Владимир Аврущенко? Плененного, его привязали к двум танкам и разорвали на части.

В заключение хочется  сказать еще о двух земляках - Владимире Труханове и Николае Рыбалко. Ровесники, они оба ушли на фронт сразу после окончания десятилетки. Писали до этого стихи, но на войне не успели утвердиться как поэты, да часто и не до того было. Зато испытания не могли не сказаться на их дальнейшем, уже профессиональном творчестве. Прямо-таки хрестоматийными стали у нас в Донбассе стихотворение Владимира Труханова «Госпиталь. Татария. Зима» и автобиографическая поэма «Под Изюмом», которая как бы сплелась воедино с воинским подвигом автора и привела к тому, что ему присвоили звание почетного гражданина города Изюма.

У Николая Рыбалко, конечно, высшим взлетом было стихотворение «Я жил в такие времена», ставшее песней на музыку Александра Билаша, прекрасно исполненной Дмитрием Гнатюком на всесоюзном конкурсе «Песня года».